spiritfount@gmail.com
6. Этап на юг
Мотовоз резко протрубил, и мы тронулись: прощай, Чепечанка — наш первый лагерь на арестантском пути! Сколько их еще впереди в нашей жизни — знает лишь Господь. Прощай, наш дорогой брат Каншауби, храни тебя Бог!
Мотовоз с двумя вагонами медленно движется по очень ветхой, прогибающейся под тяжестью состава, таежной узкоколейке. Дорога в аварийном состоянии: ее все время подправляют и ремонтируют строительные бригады заключенных. Проходит дорога по низменным болотистым местам. Мы очень медленно продвигаемся вперед, часто останавливаемся: впереди идут составы с лесом. Иногда платформы с бревнами «забуриваются», т. е. сходят с рельсов, и мы подолгу стоим, пока не подойдут к месту аварии специальные дорожные бригады заключенных и не поставят платформы на место.
Во время частых остановок Клавдия Александровна с Мишей выходят из своего пассажирского «классного» вагона и подходят к нашему. Конвой не препятствует.
— Как церковь? Как настроение у верующих? — спрашивает Федор у жены.
— Все хорошо! Все бодры, собрания проходят регулярно. Много молодёжи в церкви, — рассказывает она.
— А как внешние? — интересуется Федор.
— Очень часто посещают наши собрания, угрожают, штрафуют, иногда разгоняют. Но собрания продолжаются!
— А что слышно про Киев, как там наша Киевская церковь? — задаю я вопрос.
— Киевская церковь переживает очень большие гонения: власти пытаются разогнать почти каждое собрание, около десяти проповедников в настоящее время в тюрьме. Но церковь живая, бодрая, собрания продолжаются, — рассказывает сестра Клава.
Конвой с интересом прислушивается к нашему разговору о жизни верующих в разных городах, также внимательно слушают и заключенные. А нам с Федором просто не наговориться — мы не нарадуемся такому неожиданному и продолжительному свиданию! Во время остановок Миша часто забегает в свой пассажирский вагон и приносит нам пищу: помидоры, яблоки, xлeб с колбасой. Мы делимся этим богатством с другими заключенными. Таких остановок-свиданий в течение всего дня не менее пяти или шести, и каждая длится по полчаса, а иногда и по часу.
— И как это ты решилась приехать с Мишей на свидание? — спрашивает Федор у жены.
— Сейчас лето, каникулы у детей, вот и решилась. А вчера, когда мы добирались до вашего лагеря, произошло очень интересное событие. От Ленинграда до Соликамска мы ехали поездом, а потом на пассажирском вертолете летели до Чепца. Прилетели мы в Чепец днем, но только поздно вечером отправились на Чепечанку в «классном» вагоне. И знаешь, кто с нами вместе ехал? — спросила Клавдия.
— Не знаю. Кто же?
— Ваш начальник Станицкий! — громко крикнул Миша. — И он пел вместе со мной наши гимны!
— Станицкий?! Пел наши христианские гимны?!
— Да, он пел вместе с Мишей, — подтвердила Клавдия. — Посадил его к себе на колени и попросил: «Спой мне что-нибудь божественное!» И Миша стал петь наши гимны, а Станицкий ему подпевал, и так они почти всю дорогу вместе пели!
— Поразительно! — воскликнул Федор.
— А еще он мне много рассказывал о вас троих, — продолжала сестра Клава. — В Перми недавно прошло совещание начальников лагерей Урала и речь шла о вас, верующих заключенных. Власти просто не знают, что с вами делать! Во всех лагерях, где сидят наши братья и сестры, большое свидетельство о Христе: все только и говорят о Боге — и заключенные, и охрана. Власти сильно встревожены: они решили не держать в одном лагере более одного баптиста. Вот потому и вас решили разбросать по разным лагерям. Все это мне вчера рассказал Станицкий.
— Значит, теперь наши верующие будут во многих лагерях и еще больше заключенных услышит о Христе! — обрадовались мы с Федором. — Слава Господу за Его заботу об этих душах. Наши узы за Христа — это евангелизация в тюрьмах и лагерях, причем евангелизация внутри самих лагерей и тюрем.
На дорогу длиной в семьдесят километров ушел весь день. Поздно вечером прибываем в Чепец. Прощаемся с Клавой и Мишей. Конвой медленно ведет нас по поселку к пересыльному лагерю, так как один из наших больных не может быстро идти. Ночь проводим в пересыльной камере, где кроме нас разместили еще до 10 заключенных.
Утром мы с Федором проснулись рано, часов в пять. Встали, умылись, помолились и стали читать Библию. В шесть часов общий подъем в лагере и на пересылке. Всем нам дали по пайке черного хлеба граммов по 500, по 10 граммов сахара, чайник с кипятком и каждому еще по несколько ложек какой-то жидкой каши.
Позавтракав, мы снова стали читать Библию. Давно уже не держали ее в руках! Некоторые заключенные заинтересовались и спросили:
— Что вы читаете?
Я показал им Библию и говорю:
— Библию читаем.
Заключенные попросили нас прочитать что-нибудь из Библии. Мы стали читать вслух, но один из заключенных, человек лет сорока — маленький, лысый, суетливый, забегал по камере и стал кричать: «Прекратите пропаганду религии! Библия — антисоветская книга! Я сейчас заявлю на вас оперуполномоченному!»
Такого мы еще не встречали: в первый раз мы слышали, чтобы заключенный открыто заявлял о своей близости к оперчасти, то есть лагерному КГБ. Федор обратился к этому стукачу:
— Послушай, любезный, что ты нападаешь на Библию?! Ты ее читал?
Тот подбежал к нам:
— Сейчас же отдайте мне вашу Библию, я ее передам начальству!
— Да кто вы такой? — спросил я, крепко прижимая Библию к груди. — Вы кто — КГБ или заключенный?
Но этот человек стал стучать в дверь камеры и звать охрану:
— Гражданин начальник! Откройте скорее! Откройте!
Вскоре загремел замок в железной двери и она с грохотом открылась.
— Что случилось?! Кто стучал? — в камеру вошли два надзирателя.
— Гражданин начальник! — засуетился стукач. — Эти баптисты, — он указал рукой на нас, — хотят всех нас обратить в свою веру, проповедь здесь развели о Боге и читают Библию! Это запрещено в нашей стране!
Один из охранников насмешливо посмотрел на стукача и сказал:
— А тебе что за дело? Читают и пусть себе читают! Библия у нас не запрещена. Покажи Библию, — обратился он ко мне.
Я показал.
— На каком языке? На русском? — спросил второй охранник.
— Да, на русском! — отвечаю я.
— Читай, — и охранник отдал мне Библию. Но стукач не унимался:
— Доложите обо мне начальнику оперативного отдела! Вопрос о баптистах очень серьезный. Вы не должны им потворствовать!
Охранник пожал плечами:
— Хорошо, доложу! Как твоя фамилия? — Стукач назвался. Оба надзирателя удалились, дверь с грохотом закрылась.
— Я это так не оставлю! — продолжал бушевать стукач.
— Смотри, как беснуется, как его носит, — вполголоса сказал мне Федор.
Мы опять сели на нары и стали читать Библию. Но заключенные уже не подходили к нам и не просили почитать вслух, а только с испугом посматривали то на нас, то на стукача, то на дверь. Через полчаса дверь снова открылась, и надзиратель вызвал стукача по фамилии. Когда его увели, все облегченно вздохнули. Один из заключенных сказал:
— Вот лысый бес! И держит земля таких! — и с досадой плюнул на пол.
— Сейчас придет оперативник и заберет вашу Библию, — предположил другой заключенный.
— Возможно, и заберут, — подтвердили мы. — Но не всю Библию заберут, а только одну эту книгу! А то, что записано Богом в наших сердцах, не заберут! Библия — полезная книга, в ней написано, что Бог любит каждого из вас, Он и за ваши грехи пострадал на кресте. Но дьявол боится, что вы уйдете из-под его власти — вот он и беснуется, — стали объяснять мы заключенным.
Снова загремела дверь, и в камеру вошел полный, круглолицый офицер среднего роста, в звании майора, а с ним два прежних надзирателя. Майор цепким взглядом обвел всю камеру, остановил взгляд сначала на нас с Федором, а потом на Библии, которая лежала на нарах. Глаза его злобно прищурились, лицо стало жестоким. Все заключенные в камере как-то съежились, застыли в молчании, держа руки за спиной.
— Чья это книга? — майор указал рукой на Библию.
— Моя, гражданин начальник, — ответил я.
— Это что, Библия? — переспросил майор.
— Да, Библия, — ответил я.
— Библия запрещена в исправительных учреждениях МВД, а также запрещена религиозная пропаганда! — медленно отчеканил майор. Затем он продолжил:
— Вы можете получить новый срок наказания за пропаганду Библии!
Я молчал. Майор снова обвел всех глазами и обратился ко мне:
— Какой у вас срок?
— Три года лагерей общего режима, — ответил я.
— А сколько вы уже отбыли? — новый вопрос майора.
— Один год.
Майор иронически улыбнулся:
— Только один год! Значит, еще ничему не успели научиться в местах лишения свободы и продолжаете пропагандировать свою Библию. Три года — это детский срок. При Сталине за Библию давали по двадцать пять лет! Прекратите пропаганду вашей веры! Будем наказывать! Жестоко будем наказывать! Вас сюда прислали для исправления, для перевоспитания, а не для пропаганды религии, — гневно отчеканил майор.
Затем он подошел к нарам, взял Библию и направился к выходу. Надзиратели молча следовали за ним.
— Гражданин начальник! Это моя Библия, прошу вернуть! — я сделал несколько шагов к двери.
— Я конфисковываю вашу Библию! — металлическим голосом произнес майор.
— В таком случае, гражданин начальник, прошу вас дать мне официальный документ о конфискации Библии! — снова обратился я к майору.
— На небе получите официальный документ! От Бога! — крикнул майор и со злостью захлопнул дверь камеры.
В камере наступила гнетущая тишина. «На небе получите документ!» — осуждающе повторил один из заключенных. А затем вспомнил стукача: «Вот что этот лысый натворил!»
«Будем молиться!» — решили мы с Федором. Мы встали на колени у нар и долго молились: и за майора. и за душу стукача, и за Библию, только что отнятую у нас — чтобы Господь побудил майора читать ее. А после молитвы мы запели наш евангельский гимн «Люблю, Господь, Твой дом». Узники молчали и внимательно слушали.
На следующий день, часов в 8 утра, конвоиры вывели нас с Федором из пересыльного лагеря и повели к реке. Лагерь Чепец расположен на берегу большой уральской реки Камы. Нам предстояло путешествие по реке. Для транспортировки заключенных в летнее время используются специальные самоходные баржи. Вот и нас конвой по узкому трапу заводит на баржу. Баржа небольшая, металлическая. Трюм открытый и неглубокий, мы опускаемся в него. Наши головы высовываются из трюма, и нам хорошо виден берег, поселок, лагерь. Конвой — трое солдат — располагается на палубе, с ними большая злая собака. Поплыли!
Мы плывем вниз по течению. Самоходная баржа идет довольно быстро. Мы стоим у борта трюма и все смотрим и смотрим по сторонам: как хорошо, как красиво кругом! Зеленая тайга подступает к самой реке, высокие стройные ели и широкие ветвистые сосны — все так зелено, так празднично! Речной таежный ветер, чистый и свежий, ласкает лицо и грудь. А небо — светло-голубое, с легкими белыми облаками. Нежно и ласково греет солнце, кругом так тихо, спокойно. Необозримый речной простор, совсем рядом воля — такая, казалось бы, близкая! Но, взглянув на охрану, осознаем, как далека свобода от нас.
Красив Урал! Красивы, полноводны северные реки: из маленьких безвестных таежных ручейков и речушек они превращаются в могучие речные просторы. Мы с Федором восхищаемся, как удивительно мудро сотворил все Господь! Хочется петь, прославлять Создателя! И мы поем — все, чем обогатил нашу жизнь Господь, находит отражение в наших христианских гимнах. И как бы сама река, величественная и полноводная, и зеленая тайга, и голубое небо — вместе с нами поют торжественные гимны хвалы и благодарения Богу: «Как Ты велик, Господи!»
Мы проплываем мимо каких-то поселков, деревень, расположенных по обе стороны реки. Некоторые дома, особенно на высоком каменистом берегу, стоят очень близко к реке. Видны окна домов и даже белые занавески на окнах. Можно различить бревна домов: толстые, массивные, потемневшие от времени. Раньше, в старину, дома на Урале строили прочно, капитально — на века. Вот стоят они и сегодня несокрушимо, не страшась ни мороза, ни снега, ни затяжных осенних дождей... А окна, выкрашенные ярко-голубой краской, с резными узорчатыми рамами и белыми занавесками, так принаряжают дома. И все вокруг в этот солнечный летний день светло, радостно и празднично!
Мы видим и людей, стоящих на берегу: чаще всего это женщины, которые, прикрыв ладонью глаза от яркого солнца, провожают взглядом нашу баржу. Особенно радостно нам смотреть на детей, купающихся в реке недалеко от берега. Иногда навстречу нам, вверх по реке, поднимается пассажирский пароход с высокой трубой еще старой конструкции, весело шлепая по воде огромными клицами колес. Встречаются и небольшие рыбацкие лодки с загорелыми рыбаками. Все люди — и с парохода, и с лодок, и с берега — настороженно смотрят на нашу баржу, особенно на вооруженных солдат с собакой. Возможно, они замечают и наши стриженые арестантские головы, торчащие из трюма... Всем ясно, что наша баржа — это плавучая тюрьма, а в ней невольники-заключенные.
Мы с Федором понимаем, что скоро нас ожидает разлука — развезут по разным лагерям. Но сейчас мы вместе, и опять вспоминается любимый стих из Библии: «Как хорошо и как приятно жить братьям вместе!» (Пс. 32:1). Часто вспоминаем Каншауби: как там наш дорогой брат? И где сейчас Клава с Мишей?
Плавно течет река, плывет наша баржа, плывут облака, да и вся наша земля и вся вселенная плывет в необозримом, необъятном пространстве, сотворенном Богом по Его планам и законам. Велик наш Бог, и Он любит нас! Что эти узы, эта неволя по сравнению с Его любовью, по сравнению с вечностью! И кто сумеет отнять у нас Божью любовь и нашу веру в Него?! Никто!
В полдень от жаркого солнца металлическая баржа сильно накаляется, и мы уже не стоим у бортов трюма. К металлу не прикоснешься — так горячо, прямо обжигает. Стоим посреди трюма, и прохладный речной ветерок освежает нас.
Наше путешествие по реке занимает часов шесть-семь. Прибываем в поселок Бондюг. На пристани нас уже ожидает открытая грузовая машина с охраной из Соликамска, и солдаты из Чепца передают нас новому конвою. От Бондюга до Соликамска 120 километров, и дорога для таежных мест относительно хорошая. Правда, она грунтовая, не асфальтированная, но ехать можно, хотя и сильно трясет на ухабах. Машина едет очень быстро, и к вечеру мы прибываем в Соликамск. Опять тюрьма, пересылка, снова обыск и новая камера.
Содержание
2013-01-19
Георгий Винс
19497