Гиезий

"И сказал ему: иди с миром. И он отъехал от него на небольшое пространство земли. И сказал Гиезий, слуга Елисея, человека Божия: вот, господин мой отказался взять из руки Неемана, этого Сириянина, то, что он приносил. Жив Господь! Побегу я за ним, и возьму у него что-нибудь. И погнался Гиезий за Нееманом. И увидел Нееман бегущего за собою, и сошел с колесницы навстречу ему, и сказал: с миром ли? Он отвечал: с миром; господин мой послал меня сказать: "вот, теперь пришли ко мне с горы Ефремовой два молодых человека из сынов пророческих; дай им талант серебра и две перемены одежд". И сказал Нееман: возьми, пожалуй, два таланта. И упрашивал его. И завязал он два таланта серебра в два мешка и две перемены одежд и отдал двум слугам своим, и понесли перед ним. Когда он пришел к холму, то взял из рук их и спрятал дома. И отпустил людей, и они ушли. Когда он пришел и явился к господину своему, Елисей сказал ему: откуда, Гиезий? И сказал он: никуда не ходил раб твой. И сказал он ему: разве сердце мое не сопутствовало тебе, когда обратился навстречу тебе человек тот с колесницы своей? время ли брать серебро и брать одежды, или масличные деревья и виноградники, и мелкий или крупный скот, и рабов или рабынь? Пусть же проказа Нееманова пристанет к тебе и к потомству твоему навек. И вышел он от него [белый] от проказы, как снег" (4 Царств 5:19-27).

Нееман Сириянин, исцеленный от своей проказы, как чудо Божие стоит перед нашим взором. Но не такое же ли великое чудо, спрашиваем мы, – пораженный проказой Гиезий, слуга пророка Елисея? Во всяком случае, он должен явиться перед нами еще большим чудом, если мы вспомним, что Гиезий не был язычником, как тот, которому, как чужестранцу, пришлось прийти к источнику спасения из далекой страны, – но, как верующий израильтянин, он жил при самом источнике, у источника, совершенно будто дома. Как же случилось, спросит иной, что он получил ужасную проказу именно там, где другой нашел очищение и полнейшее спасение? Как непонятно и странно ни кажется все это на первый взгляд, все же происшедшее с Гиезием – вполне в порядке вещей и по плану Божию.

Всегда в высшей степени великая и очень серьезная вещь – иметь дело со святыми предметами, со святыми людьми, со словом Божиим и, наконец, с Самим Богом. Многие обходятся со всем этим очень равнодушно и ожесточают таким образом свое сердце при Божием свете. Тысячи людей не имеют никакого представления о том, что святые предметы, святые люди и святое слово может иметь на них два совершенно противоположных действия. И это смотря по тому, как они к ним относятся. Ни один человек, находясь в близости благости Божией, не остается тем же самым. Апостол так радостно говорит о себе и о тех, которые с ним были свидетелями Божиими: "Мы Христово благоухание Богу в спасаемых и в погибающих". Однако как различно для одних и для других. Для одних – "запах смертоносный на смерть", а для других – "запах живительный на жизнь" (2 Кор. 2:15,16).

Человек делается или мягким, открытым, измененным к лучшему и освященным через святых людей и через Слово, или же он становится жестоким, замкнутым, измененным к худшему и злым, когда привыкает к этим предметам и хочет оставаться в их близости таким, как он есть. Здесь-то и лежит причина тому, что именно там, где светит наибольший свет и где Бог поставил избраннейших детей Божиих, там созревают величайшие грешники и безбожники. В присутствии Моисея созревает ожесточенный фараон и позже – сборище Корея, Дафана и Авирона, которые все имели служение во святилище (Чис. 16:1-35). В присутствии Давида вырастает Авессалом и зреет Ахитофел (2 Цар. 17:1-4); в присутствии нашего Господа до неба вознесшийся Капернаум приходит к тому, что должен быть низвержен до ада. В Его ближайшей близости, в Его святом месте и в общении с Ним Иуда Искариот зреет до сына погибели, о котором Господь должен был сказать: "Лучше было бы этому человеку не родиться" (Мф. 26:24). Чудо ли, что под одной крышей с Елисеем, святым человеком Божиим, дозревал Гиезий? Не упустим из виду, что и мы, имеющие столько Слова Божия, столь славные собрания, каждый раз берем от них или жизнь или смерть, совершенно сообразно нашему отношению к ним. Никогда мы не уходим от них такими, какими пришли; действует или жизнь или смерть, и никогда слово Господне не возвращается тщетно.

Камнем испытания для Гиезия было чудесное исцеление Неемана. При этом ему приходилось держать экзамен, и мы будем иметь возможность видеть, как он протек. Из того,, что думает и делает этот многолетний слуга пророка Елисея после отъезда Неемана, можно видеть, в какого недостойного человека дозрел этот муж в столь святой близости. Содрогаемся в священном страхе при мысли, что еще и сегодня так может случиться и среди нас. Посмотрим же,

Как подействовало на Гиезия чудо благодати над Нееманом, вызвало ли это исцеление Неемана удивление великой милостью Божией, оказанной язычнику

То, что случилось, было совершенно неслыханно; такого еще не было в Израиле. Нееман не был израильтянином; он принадлежал к необращенному, неверующему и идолопоклонническому народу сирийскому. Притом он был военачальник врагов Израиля, народа Божия. И вот Бог умилосердился над ним – Он, через пророка, освободил Неемана от его злой болезни – проказы. Гиезий был при этом очевидцем. Видеть такое чудо не приключилось ни одному израильтянину! Но случилось еще большее. Нееман пришел к живой вере в Бога Израилева. Не должны были бы мы ожидать, что такая особенная милость тронет самое холодное и самое черствое сердце? Но у Гиезия не случилось ничего подобного.

Вызвало ли это чудо в Гиезий радость при бескорыстии его господина, пророка? Каждый израильтянин начинал свой путь веры с жертвы и приношений; он вовсе не мог иначе вступить в общение с Богом и Его народом. Так должно бы быть и у Неемана. И вот Нееман весьма охотно желал дать, заплатить и пожертвовать; у него было достаточно, чтобы сделать это. Но как он ни принуждал пророка принять предложенные сокровища, пророк не дал склонить себя: он отклонил все это во имя Бога, перед Которым стоял. Без денег и безвозмездно, свободно, как воздухом, должен был он пользоваться полученным спасением. Какой причиной к радости было бы это событие для всякой верующей души, ибо так открылась бы дверь к свободному спасению, исцелению и очищению еще для многих таких же несчастных! Но было бы слишком много ожидать этого от такого себялюбивого, материального человека, каким был Гиезий, который не думал научиться от своего господина хотя бы и немного в этом направлении. Господину его было удовольствием все иметь для других и ничего для себя.

Однако, может быть, это чувство вызвало у Гиезия решение как можно скорее возвестить своим собратьям об этой милости? Как близко могло бы это быть ему, который сам пережил это! Сколько было в Самарии (4 Цар. 7:4-9) и во всем Израиле в те дни прокаженных, участь которых была гораздо невыносимее, нежели участь сирийского военачальника! Какой радостной вестью была бы эта милость для несчастных! Гиезию не стоило ни гроша говорить об этом каждый раз, когда он встречал их. Ему все эти несчастные, конечно, поверили бы, если бы он поведал им о силе Божией, проявленной над Нееманом, и засвидетельствовал о милосердии пророка и щедротах Божиих. Но сам-то Гиезий был здоров, у него не было недостатка ни в чем; зачем же ему иметь сострадание к другим, зачем принимать к сердцу нужду других и думать о том, чтобы их осчастливить? Он спокойно давал пророку жить святой жизнью, не заботясь о страдающих вокруг него; он ожесточал свое сердце при ярком свете. Ах, иной Гиезий еще и сегодня имеет место среди народа Божия! Сам свидетель многих дел милости Божией, он все же никогда не хочет открыть свои уста в прославление своего Господа и для спасения тех, которые погибают в своей греховной проказе. Сердце такого Гиезия холодно, без любви и без сострадания. О чудо! – и такое случается при ежедневном ярко сияющем свете!

Но неужели ничего не интересовало Гиезия при исцелении Неемана и ни на что не обратил он внимания при этом?

Смотрите, всем, что могло привлечь внимание этого человека, оказалось богатство Неемана. Оно тотчас же произвело совершенно неизгладимое впечатление на него. Гиезий не мог забыть его. Вероятно, Нееман очень много положил к ногам Елисея, говоря: "Прими дар от раба твоего!" (ст. 15). Не привез ли богатый полководец десять талантов серебра и 6000 сиклей золота с десятью переменами одежд? Подумайте только, если Нееман развернул это перед пророком! Глаза Гиезия тотчас ослепились, рассудок его смутился и все сердце его пленилось, лишь только он направил на это свой взор. Может быть, он подумал: "Если мой господин получит только половину этого, то сразу сделается богатым человеком. В нашей кухне и в нашей кладовой не будет больше так пусто, и на мою долю попадет, конечно, кое-что!"

Мало ли существует этих рабов алчности, которые давно перестали интересоваться чудесами милости Божией? Горе, если глаза их упали на земное и если эту собственность другого они захотели иметь у себя: она не дает им спать. Еще другое заметил Гиезий.

Ему во всем этом деле его господина не нравится отклонение богатых, подарков. Послушайте, как он говорит об этом в своем сердце: "Вот господин мой отказался взять из руки Неемана, этого Сириянина, то, что он приносил" (ст. 20). С пренебрежением называет он военачальника "этот Сириянин"; у "этого" принадлежащего к языческому народу чужестранца его господин не взял ничего. Это ему не нравится. Пожалуй, он подумал: "Воистину великая глупость делать что-либо подобное! Но, – может быть, поправил он сам себя, – таковы ведь все благочестивые люди: они никогда не видят своей собственной пользы. Они в таких делах тотчас примешивают Бога, будто Он предписывает так поступать, как они делают. Что же касается подарков Неемана, – думал он, – то здесь, без сомнения, перед Богом все совершенно в порядке, потому что Елисей не предъявил никаких требований, – и этот богатый сириянин сам совершенно добровольно положил все к его ногам и серьезно принуждал пророка принять их" (ст. 16). Правда, он прямо не порицает своего господина, но, по его мнению, господин поступил безрассудно. Гиезий не может оставить этого так. Он очень заинтересован богатством.

Тут возникает в нем решение использовать это дело для себя. Тихо или громко говорит он себе: "Жив Господь! побегу за ним я, и возьму у него что-нибудь" (ст. 20). Может быть, за полчаса перед тем его господин говорил: "Жив Господь, перед лицом Которого стою! не приму!" (ст. 16). И вот Гиезий повторяет за ним как раз противоположное. Послушайте только – он призывает имя Господне так же, как пророк; он научился от него языку ханаанскому. Не доверяйтесь этому языку – он применяется каждым Гиезием и к грязным делам. И каждый раз, когда вы услышите такого Гиезия, говорившего во имя Господне, вы можете быть убеждены, что его господь, о котором он говорит, не есть Господь Елисея. Как больно, однако, когда многие, говоря: "Отче наш, сущий на небесах", – лучше сделали бы, если бы сказали: "Отче наш, сущий в аду!" По делам мы можем узнать таких Гиезиев; их дела отличаются от дел Елисея, как небо от земли. Смотрите, Гиезий готов брать там, где его господин не хотел коснуться даже нитки. Гиезий твердит себе: "Взятие должно совершиться быстро; побегу, потому что этот сириянин едет, а я пеший". О, как они прилежны в своем деле, эти Гиезий! И как им не быть таковыми! "Может быть, хоть раз в жизни улыбнется мне это счастье", – говорит Гиезий себе и спешит – спешит за ним. Вы видите здесь, как в то время, когда совершались священные события, в сердце Гиезия действовал враг. Ах, если бы так было только в то время, если бы в наши дни никто в таком святом положении не давал бы места диаволу!

Каким образом Гиезий использовал своего добродушного господина Неемана? Он прибегнул к. дерзкой лжи

Радостно продолжающий свой путь Нееман, оглянувшись назад, вдруг видит, что Гиезий гонится за ним. Думая, не случилось ли какого-либо недоразумения, он поспешно сходит с колесницы и идет навстречу слуге пророка с тревожным вопросом: "С миром ли?" Ответ звучит миром, но далее идет ложь. "Господин мой, – говорит Гиезий, – послал меня сказать: "Вот теперь пришли ко мне с горы Ефремовой два молодых человека из сынов пророческих; дай для них талант серебра и две перемены одежд"" (ст. 22). Можно было бы ожидать, что Гиезий честно станет перед любезным мужем и скажет ему о своем бедственном положении, которое он занимает как слуга пророка, и постарается таким путем тронуть его сердце. Это имело бы, по крайней мере, вид порядочного человека. И мы вряд ли нашли что-либо достойное порицания. Но Гиезий слишком умен и слишком хитер, чтобы так унизиться перед высоким господином. Он оставляет себя совершенно в стороне от дел. Это принесло бы ему, может быть, в лучшем случае приличное нищенское подаяние, а о таковом он и не думал. Он хотел добыть, как мы видим, целый талант серебра и две перемены одежд. Для этого должна быть изобретена хорошо обдуманная ложь. И из всего, что мы видим в Гиезий, изобретение таковой не доставило ему никакого затруднения.

На коротком пути между домом пророка и Нееманом он быстро придумал ее. Видите, как отец лжи хорошо научает своих служителей! Он научает их лицемерить в присутствии святых и лгать вне их. Как необходимо быть осторожным с этим сортом людей!

Гиезий не боится при этом злоупотребить добрым именем пророка. Все он облекает в благочестивую, благотворительную случайность для двух бедных сынов пророческих, для которых он возбуждает сострадание Неемана, и он уверен, что талант серебра и для каждого по перемене одежды, наверно, не будет слишком много. Лукаво прибавляет он к тому: "Господин мой послал меня сказать". Он думал, пророк оказал этому человеку благодеяние, а потому он не будет противиться: "Я могу, без сомнения, рассчитывать на благоприятный ответ". Что же касается верующих людей, каким сделался теперь Нееман, они слишком доверчивы, их можно безопасно обманывать, они этого даже не заметят. Нужно быть только немного посмелее – и дело выиграно. О том, что Бог может осветить господину его, пророку, его греховное действие, что Он может ему все открыть, что он думает и как поступает, – Гиезий не вострепещет ни минуты; его сердце твердо и достаточно жестоко. Еще больше, Самого Бога, Который все видит и издали видел все его мысли, ЕГО Гиезий далеко отстранил от себя. Что касается Господа, думает он, можно спокойно делать все; Господь ведь молчит, как могила. Так в своих поступках грешник просто отстраняет Господа и представляет себе, будто Господь не может ни видеть, ни слышать; и, ругаясь над Богом, смело продолжает свой греховный путь. Подумать только – ведь это не был язычник, но один из рядов избранного народа Божия, израильтянин. О сколь многие еще носящие хорошее имя христианина, может быть, даже верующего христианина, живут подобной жизнью!

Сколько зла мог бы посеять посредством своего злого дела этот закостенелый Гиезий уже в сердце Неемана, если бы Бог не сохранил его! Он мог бы уничтожить в нем все дело благодати. Враг мог бы сказать сердцу Неемана: "Видишь, теперь пророк пожалел, что так легко отпустил тебя, тогда он показал себя таким великодушным, и вот теперь прошло его великодушие". Или: "Там, на месте, пророк сам не взял ни гроша, а после через слугу простирает руку за целым талантом серебра". И еще враг мог бы сказать ему: "Подумай, что он за пророк: эти оба пророческие сына, которые сейчас пришли к нему, вероятно, были почти перед его дверьми, когда я уезжал; не мог ли он их предвидеть и тогда взять у меня нужные им средства?" Многие, очень многие новообращенные души потерпели вред в их жизни веры через таких лицемерных Гиезиев.

Не удивительно ли, что то, к чему он стремился, удается Гиезию лучше, нежели он ожидал. С какой изысканной любезностью подошел к нему Нееман и после того, как Гиезий успокоил его и высказал свою ложь. Вот мы слышим, как этот муж в полной готовности говорит: "Возьми, пожалуйста, два таланта!" Далее прибавлено: "И упрашивал его. И завязал он два таланта серебра в два мешка и две перемены одежд и отдал двум слугам своим и понесли перед ним" (ст. 23). "Какое счастье мне вдруг пришло, – пожалуй сказал Гиезий, – какая большая добыча навязана мне, даже вдовое больше того, что я желал". Кроме того еще и то, что ему не надо приложить руки, чтобы добытое таким греховным путем с трудом нести домой, так как двое сильных мужчин несут богатство ему в дом. Я еще раз скажу – не удивительно ли это, что Бог часто допускает, что грешнику так везет, – и это еще под покровом благочестия? В лицемерии он дерзко продолжал идти вперед, надеясь, что так будет всегда. Его ближний, которого он оболгал, обманул, в чей карман он простер свои нечистые руки, чтобы перевести в свои карманы его собственность, никогда ничего не заметит, а Бог не сойдет с небес, чтобы обнаружить все. Да иные из этих Гиезиев пришли к убеждению, что успех их греховных предприятий есть уже достаточное доказательство, что Бог ничего не имеет против; Он, наоборот, даже поддерживает их плутовртво, и так они продолжают идти своим путем до известного дня.

Но я думаю, что всем нам будет хорошо послушать, что Бог говорит об этом. Он говорит: "Ты это делал, и Я молчал; ты подумал, что Я такой же, как ты. Изобличу тебя-и представлю пред глаза твои грехи твои. Уразумейте это, забывающие Бога, дабы Я не восхитил, и не будет избавляющего" (Пс. 49:21-22). Далее Бог говорит: "Не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнет: сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление" (Гал. 6:7-8). Так окончилось уже с тысячами душ, так и не иначе должно было случиться и с Гиезием. Обратим наше внимание,

Какой суд произносит Елисей над Гиезием? Прежде всего, рок Божий привлекает его к ответственности

Елисей делает это тотчас же, – он не дает пройти времени. Мера грехов Гиезия наполнилась; во всяком случае, Бог долго терпел его, также и пророк, в присутствии которого Господь поставил его для его спасения. Теперь Гиезий должен был из уст пророка выслушать все соделанное им в мыслях, словах и делах. Но еще раньше пришло испытание – не захочет ли Гиезий сам признаться во всем зле. Отсюда вопрос пророка: "Откуда, Гиезий?" Как бы пророк этим хотел спросить его: "Расскажи мне все, что ты думал, говорил и делал в этот последний час твоего отсутствия; мне очень хотелось бы слышать это от тебя". Можно подумать, что Гиезий так испугается при этом вопросе пророка, что готов будет провалиться сквозь землю, но это не так. Этот человек на пути греха не новичок, который имеет еще совесть. Нет, он стоит с невинным видом, как если бы ничего не случилось. Он не боится смотреть прямо в глаза просветленному Богом пророку и лгать в лицо: "Никуда не ходил раб твой" (ст. 25). Так грешник всегда хочет покрыть свой грех новым грехом; из одной лжи у Гиезия делается целая цепь лжи. Несчастные люди, которые сделали греховную систему Гиезия своей системой! Они думают, закрывая свои грехи: блажен человек, чей грех покрыт, человек, который хорошо умеет делать это, – и не знают, что они со своим покрытием только умножают множество, увеличивают кучу грехов. Горе, горе людям, которые делают это. Но каждая попытка покрыть свой грех не есть ли доказательство того, что тот, кто закрывает, сам видит его столь грязным, что больше всего не хотел бы, чтобы еще кто-нибудь увидел его? С другой стороны, это покрытие есть доказательство его нечестности; он не хочет явиться таким, каков он есть в действительности; он продолжает лицемерить и лгать. То, что несчастный человек делает, живя таким образом, описано в Святой Книге Божией: "по упорству твоему и нераскаянному сердцу, ты сам себе собираешь гнев на день гнева и откровения праведного суда от Бога" (Рим.. 2:5). О, как в тот день и в тот торжественный час Гиезий мог бы в раскаянии сокрушиться, открыв все, признавшись и раскаявшись во всем перед Богом и перед пророком, но сердце его было ожесточено; он давно привык грешить при свете, и он продолжал грешить так. Подумай, как опасно жить во грехе при свете, – тогда не сможешь и не захочешь обратиться, когда пробьет решающий час. Может ли быть еще надежда для таких злосчастных людей?

Далее Елисей открывает его внутреннее и внешнее

Как открытая книга, стоит Гиезий во всей своей наготе перед пророком, потому что тот все видит. "Разве сердце мое не сопутствовало тебе, когда обратился навстречу тебе человек тот с колесницы своей? Время ли брать серебро и брать одежды или масличные деревья и виноградники, и мелкий или крупный скот, и рабов или рабынь?" (ст. 29) – так говорил Гиезию Елисей. Все время, оказывается, Гиезий был окружен взором пророка и был под наблюдением его. Как мало он чаял это! Дух пророка сопутствовал бегущему за Нееманом Гиезию; пророк видел военачальника, сходящего с колесницы и идущего навстречу Гиезию; Елисей, без сомнения, слышал и ложь, которую он придумал и посредством которой добыл себе серебро, и, наконец, видел, как серебро и одежды были несены перед ним почти до дому. Ложь Гиезия: "Никуда не ходил раб твой", – была совершенно уничтожена, так как ни одно из его движений не было сокрыто от его господина. Он стоял перед очевидцем, перед которым дальнейшее запирательство было невозможно. Но сколько еще большее было дано видеть пророку! Все внутреннее этого закостенелого лицемера лежало обнаженным и непокрытым пред ним. Елисей видел все расчеты и планы Гиезия, которые он сделал в отношении захваченного им серебра. "Вот теперь я буду богатым владельцем-собственником, – так представлял себе Гиезий будущность. – С двумя талантами серебра можно теперь держать прекрасные оливковые деревья и виноградники; еще довольно останется на мелкий и крупный скот, на рабов и на рабынь. О, как хорошо это будет, когда уже не нужно будет, как теперь, служить у пророка, но тебе самому будут прислуживать!" Так или подобно этому видел Елисей в тот день слугу своего, наслаждающегося в сердце своем похотью плоти, похотью очей, гордостью житейской. Другой, высшей и блаженной радости не знают эти низкие души.

Как тяжело, должно быть, было Гиезию слышать из уст пророка описание его нечистого внешнего и внутреннего облика и направленный к нему строгий вопрос: "Время ли похищать это и стремиться к тому?" Гиезий прожил блаженное и благодатное время у пророка; он видел чудо за чудом, даже воскрешение мертвого (гл. 4), но ничего не было во всем том для Гиезия – ни с чем вышел он. Время благодати Божией прошло у Гиезия тщетно; он становился все равнодушнее, все жестче; славный свет не находил входа в мрачное сердце его. И теперь не проник в него ни один луч, когда пророк привлек Гиезия к надлежащей ответственности. Гиезий должен бы был сказать себе: "Если уж смертный человек имеет такой дар, что каждый мой шаг, каждое движение, каждая мысль, прошедшая во мне, ясна и открыта ему, то что же должен был видеть во всю мою жизнь во мне Сам Бог? Как я могу стоять перед Ним?" Но ничего в жизни Гиезия еще не показывало, чтобы стрела Божия каким-либо образом поразила его.

Так, дорогой читатель, ослепляет бог века сего умы неверующих (2 Кор. 4:4), в особенности же тех, которые живут при свете и закрываются от его влияния; если ты слышишь Слово Божие, но закрываешь сердце свое от его действий и продолжаешь грешить, если ты молишься, и притом, может быть, даже публично, но при этом не отступаешь от твоих мирских помышлений, если ты грешишь и приходишь при этом к Трапезе Господней, если ты стараешься снаружи показаться как можно лучшим, в то время как внутренний червь греха точит тебя, – тогда знай, что день твоего верного суда недалек, потому что таким образом мера греха наполняется гораздо быстрее, чем при иных условиях!

Приговор пророка над Гиезием был ужасен

Может быть, выслушивая свидетельство Елисея, несчастный Гиезий и думал о нем. "Когда-нибудь мое служение у него должно же было закончиться, сейчас меня отпустят, и все же я останусь при обладании моей добычи; а это все, чего я желаю". Но вышло иначе. Доселе бывший ему любящим учителем по повелению Божию стал его судьею. Приговор гласил: "Пусть же проказа Нееманова пристанет к тебе и потомству твоему навек!" И ушел Гиезий белый от проказы, как снег (ст. 27). Таким образом, он был поражен той болезнью, которая тотчас же начала есть его и мало-помалу захватывала орган за органом. Сначала углублялась кожа и становилась впалой, потому что под ней начался болезненный процесс; затем образовались глубокие гнойные раны, с годами все усиливались боли, которые не только нельзя было излечить, но даже облегчить. В приюте для прокаженных в Иерусалиме в 1889 году я видел целый ряд этих несчастных. Между прочим, мне оказалось возможным присутствовать при том, как одна сестра милосердия из общины Сарептских братьев перевязывала ногу прокаженного, которая от подошвы до колена была не что иное, как живое мясо. Пальцы уже отпали, и все остальные кости были глубоко разъедены.

О несчастный Гиезий, его алчность и обман были страшно наказаны! Ему пришлось вместе с обманом добытым богатством Неемана принять и его проказу; и не только ему, но и детям его и детям детей его. На это он не рассчитывал, как это всегда делают ожесточенные грешники. Гиезий произвольно и так долго закрывал глаза на грядущее наказание, пока оно не постигло его и ничего нельзя было изменить.

И наказание пришло немедленно в полной силе, потому что Гиезий вышел белый от проказы, как снег. Это значило, что с головы до ног он побелел. Каждый волос на нем побелел – так был он во всем теле поражен жестокой болезнью. Гиезий вышел вон, прочь из присутствия человека Божия, потому что, как нечистый, он никогда более не смел стоять перед ним, но он должен был выйти также и из среды своего народа, Израиля; прочь из присутствия Бога Израилева, потому что отныне он никогда более не смел вступить во двор святилища. Таким образом там, где чужестранец и язычник нашел исцеление от проказы, Гиезий приобрел ее себе. Тот дальний сириянин вошел в Царствие Божие, этот близкий израильтянин – извержен вон.

Еще доныне повторяется то, что Господь торжественно отметил: "Многие же будут первые последними и последние – первыми" (Мф. 19:30). Будем же мы на страже при слышании слова, при обхождении со святым и святыми Божиими, чтобы при этом не ожесточилось наше сердце, так как Господь справедлив; и тем, которые хотят соединить свет Его с грехом, – в известный день кладет Он на чело печать Своего неблаговоления, так что каждый должен сказать: это Гиезий нашего времени. Да не будет, чтобы мы когда-либо принадлежали к числу тех, которые отступают и гибнут, но тех, которые верят и спасают душу свою (Евр. 10:39)!