spiritfount@gmail.com
7. Соликамская пересылка
На Соликамской пересылке нас поместили в пустую камеру. Камера небольшая, на 10–15 человек. Как только мы в нее вошли, в нос ударил резкий запах какой-то химии: в воздухе парили мелкие белые частички с сильным запахом, а на полу, на нарах, на стенах лежал слой белого порошка. Дышать было нечем: ядовитый воздух в камере обжигал гортань и проникал в легкие. Появился кашель, глаза начали слезиться. После речного свежего воздуха — и вдруг очутиться в этой «душегубке»!
Мы стали стучать в дверь камеры:
— Гражданин начальник! Откройте! Задыхаемся! —Долго мы так стучали, но ответа не было...
— Откройте! Откройте!
Мы старались меньше двигаться, так как от малейшего нашего движения белый порошок с нар и с пола поднимался в воздух, образуя целое облако ядовитого тумана. А дышать-то надо! Так прошло часа два. Страшно болела голова. Мы сидели у стены на полу, пытаясь дышать через носовые платки. Но все напрасно — все внутри нас пропиталось этим белым веществом! Да и снаружи — вся одежда покрыта белым налетом: «Господи! Ты все видишь! Помоги нам!»
Мы стараемся закрыть глаза, чтобы не было такой сильной рези в глазах, вдыхаем воздух малыми порциями... Наконец открывается дверь нашей камеры, и пожилой надзиратель изумленно смотрит на нас.
— Как вы сюда попали?! Эту камеру только что обработали порошком ДДТ, была проведена дезинфекция. Кто вас сюда завел?— спрашивает он.
— Кто завел?! Конвой, конечно! Мы же не сами выбираем камеру!
— А за что вы сидите? Какая статья? — допытывался охранник. Он был словоохотлив, весь какой-то домашний, лет шестидесяти.
— Мы — верующие! Сидим за веру в Бога, — отвечаем ему.
— Баптисты, значит! — добродушно уточняет охранник.
Мы жадно дышим относительно свежим воздухом, поступающим из коридора через открытую дверь.
— Ну, тогда понятно, почему вас поместили в эту камеру! Перевоспитывают, значит, отучают от веры, — продолжал он свою неторопливую речь. — Давайте, выходите, а то вы скоро тут окочуритесь! А мне отвечать — моя смена, мои камеры! А начальству что? Посадили вас в эту душегубку за вашу веру, а если что с вами случится — начальство ни при чем! Виноват будет «стрелочник» — я! Куда смотрел? Ну, пошли, пошли, горемычные! Слава Богу, что живы остались, не задохнулись! А я и не знал, что здесь кто-то есть, только что смену принял!
Мы выходим в коридор тюрьмы — грязные, перепачканные белым порошком. Наши мешки с зимней одеждой — тоже белые. Охранник ведет нас по коридору и открывает одну из камер. Там уже находятся несколько заключенных.
— Откуда вы, мельники? — приветствуют нас обитатели камеры.
Мы действительно выглядим, как мельники, с головы до ног обсыпанные белой мукой.
— С особой мельницы, где только клопов, да нас, верующих, травят! — отвечаем им.
В камере есть кран с водой: отлично! Умываемся и жадно пьем холодную чистую воду. Осторожно стряхиваем с одежды белый порошок, но его так много, что в камере появляется белое облочко.
— Но, но, поосторожнее! А то и нас отравите! — кричат нам заключенные. Через полчаса открывается дверь камеры, и тот же добродушный охранник называет мою фамилию:
— На свидание с женой, выходи!
Снова сюрприз — ничего не понимаю! Федор тоже.
— Это, наверное, Маховицкого на свидание? — пытаюсь я уточнить,
— Твоя фамилия Винс?
— Да, Винс! — отвечаю.
— Вот и выходи на свидание! К тебе жена приехала из Киева!
Растерянный, я выхожу из камеры. Не спеша идем по тюремному коридору. Мой добродушный надзиратель, играя ключами, напевает вполголоса: «Судьба играет человеком, она изменчива всегда: то вознесет его высоко, то в бездну кинет без следа!»
— Не судьба, а Бог руководит нашей жизнью, — поправляю я его.
— Может быть, и Бог! Кто знает? — охотно соглашается надзиратель. — Вот и тебе Бог прислал жену на свидание из самого Киева. Видно, хороший у вас, баптистов, Бог!
При выходе из корпуса пересыльной тюрьмы меня принимает другой конвоир, молодой узбек. Он ведет меня через большой тюремный двор к помещению свиданий, затем заводит в специальную комнату, где стоит длинный стол и несколько стульев.
— Посиди тут, — говорит он мне, а сам уходит. Через пару минут в комнату заходит моя жена Надя и двое незнакомых молодых людей лет 25.
— Это наши братья по вере! — говорит Надя, подойдя и обнимая меня.
— Но что это — ты весь выпачкан в чем-то белом? Что случилось?!
Надя пытается стряхнуть с моей одежды остатки белого порошка. Я останавливаю ее:
— Осторожно, этот порошок очень ядовитый. Это — дуст!
— Да что же с тобой произошло? — опять спрашивает она с тревогой в голосе. Я ее успокаиваю:
— Не волнуйся, это все уже в прошлом. Здравствуй, родная! Вот не ожидал, что ты приедешь!
— Это целая история, как я тебя нашла! Здесь со мной Клава Маховицкая, мы вместе прилетели в Соликамск. Если бы не она, я бы сейчас понапрасну добиралась на Чепечанку, — торопится рассказать Надя.
Я знакомлюсь с молодыми братьями. Это верующие из местной баптистской церкви в Соликамске. Их родители были сосланы с Украины на Северный Урал еще в 1941 году и с тех пор живут в Соликамске. А мои новые знакомые родились уже здесь, на Урале.
— Мы никак не ожидали, что нас пропустят на свидание к вам, дорогой брат! — радостно и оживленно говорят они.
— Как ваша церковь в Соликамске? — расспрашиваю я их.
— Наша церковь небольшая, около ста человек. Мы вместе с гонимым братством, — отвечают братья.
Они занесли большой чемодан с продуктами, который Надя привезла из Киева. Она спросила у надзирателя:
— Можно мне покормить мужа?
Надзиратель-узбек улыбается:
— Кормите, кормите на здоровье!
Я удивился: узбек, а говорит хорошо по-русски. Надя постелила на стол белую салфетку, разложила продукты, нарезала хлеб, колбасу, сыр.
— Ну, теперь ты можешь приступать к еде, — сказала она.
— Нет, я один не буду! Давайте вместе! — Мы помолились и принялись за еду. Узбек-надзиратель с интересом наблюдал за нами, прислушиваясь к нашему разговору. А Надя продолжает свой рассказ о том, как она очутилась здесь:
«Ты знаешь, я совершенно случайно встретилась с Клавой в Чепце. Я прилетела пассажирским вертолетом из Соликамска, нас было человек 12 пассажиров. Вертолет приземлился, и мы стали спускаться по узенькой железной лесенке. Еще находясь в вертолете, я посмотрела вниз и обратила внимание на женщину с мальчиком лет девяти. Они стояли среди пассажиров, ожидавших посадки на обратный рейс в Соликамск. Мне лицо ее показалось знакомым. Я спустилась на землю, а она тоже на меня внимательно смотрит, а затем подошла и спрашивает:
— Вы — Надя? Жена Георгия Петровича?
И тут я ее узнала: мы раньше никогда не встречались, но я фотографию их семейную видела.
— А вы — Клава Маховицкая?!
Мы обнялись и заплакали... Я ей говорю:
— Вот еду к Георгию в Чепечанку. А вы уже со свидания возвращаетесь?
Но тут Клава быстро, взволнованно заговорила, так как посадка уже началась:
— Надя, бегите скорее в кассу и берите обратный билет на Соликамск. Наших мужей уже нет в Чепечанке! А чемодан ваш я постерегу.
Я, ничего еще толком не понимая, побежала в помещение аэропорта за билетом. Вертолет немного задержали, пока я оформляла билет. И вот мы здесь! И Клава с Мишей тоже в Соликамске! Возможно, что и ей дадут свидание с Федором Владимировичем».
Примерно часа два длилось наше свидание. Надя рассказывала мне о семье, о детях, о Церкви. Нашей самой младшей дочке Жене исполнилось два года, она уже хорошо разговаривает. А когда у нее спрашивают: «Женечка, где твой папа?» — она, показывая на фотографию на стене, говорит: «Мой папа — в тюрьме. Я скоро поеду к папе в гости и заберу его домой!»
В конце свидания Надя положила часть продуктов в небольшой мешочек и попросила надзирателя: «Я хочу передать мужу немного продуктов. Вы разрешите?» Узбек молча кивнул головой в знак согласия. «Большое вам спасибо!» — поблагодарила его Надя.
В заключение мы помолились, благодаря Господа за эту неожиданную встречу. Я простился с моей дорогой женой и с братьями по вере.
— Бодритесь, братья! Будьте верны Господу во всем! Передавайте от меня большой братский привет вашей церкви в Соликамске и всем верующим на Урале.
Через Надю я передал привет Киевской церкви, а также попросил ее обнять за меня наших детей и мою старушку-мать. И мы расстались.
Когда узбек-надзиратель вел меня со свидания через тюремный двор, он спросил:
— Ты в тюрьме находишься за свою веру?
— Да, за веру в Бога, — ответил я.
— А почему так мало взял передачи?! Надо было взять больше!
— Спасибо за ваше доброе расположение! — поблагодарил я узбека.
Когда меня завели в нашу камеру, Федора там уже не было — его также вызвали на свидание с женой. Вскоре и он вернулся со свидания. А на следующее утро — снова этап. Нас с Федором, а также еще человек десять других заключенных, вывели за ворота пересыльного лагеря. Нас уже ждал воронок. А недалеко, в сторонке, стояли наши жены, Миша и человек двадцать соликамских верующих, в основном молодежь. Наши жены и верующие друзья машут нам, прощаются. Солдаты с автоматами окружают нас, овчарки враждебно натягивают поводки...
Мы с Федором смотрели не на солдат, собак, или мрачный воронок — мы видели лица молодых верующих, их глаза, сиявшие радостью и упованием на Бога. Молодежь — это сила Церкви, ее будущее! Атеизм бросил все силы против христианской молодежи — чтобы не допустить молодежь ко Христу, оторвать от любви Божьей! Но в Библии, еще на заре христианства, в первом веке, апостол Иоанн обращался к молодежи с такими словами: «Я написал вам, юноши, потому что вы сильны, и Слово Божие пребывает в вас, и вы победили лукавого» (1 Иоанна 2:14).
Вот и эти молодые друзья из Соликамской церкви пришли сюда, к пересыльному лагерю, чтобы ободрить нас, своих братьев по вере — узников за Христа. Они не побоялись, не смутились! Глядя на них, радовались наши сердца: мы видели перед собой новое поколение христиан, рожденных духовно в бурное время преследованья Церкви. Мы верили, что они пойдут дальше нас — и понесут в народ вечное Евангелие Христово! Господь открыл перед ними горизонты веры — живой, реальной, победной!
Началась погрузка заключенных. Снова перекличка по фамилиям, статьям, срокам, после чего каждый заключенный по очереди вбегает в воронок. Вот и мы уже в машине. Но дверь воронка открыта, и нам видны дорогие лица наших жен и друзей по вере, а также голубое небо, и раскинувшаяся вдалеке зеленая тайга, уходящая за горизонт... Машина стоит на месте, и мы еще долго, минут двадцать, смотрим в открытую дверь воронка. Возможно, нашим родным и друзьям нас не видно, так как трудно что-либо различить внутри воронка, но они не уходят. В воронке все заключенные обращают внимание на наших друзей.
— Это к вам? Это ваши? — спрашивают они.
— Здесь наши жены и мой сын, — отвечает Федор.
— А остальные?
— Это верующие, наши друзья по вере!
— Такие молодые — и тоже верующие?
— Да, они в юные годы нашли во Христе смысл жизни.
Вопросов много, заключенные, перебивая друг друга, расспрашивают нас о вере, о Боге, о нас самих: за что судили, на какой срок? Мы объясняем нашим попутчикам: «Нас судили за веру, за проповедь Евангелия, за то, что мы рассказывали о Боге таким же людям, как вы!» Мы едва успеваем отвечать на вопросы заключенных, а на сердце радостно — вот они, новые возможности свидетельствовать о Христе.
А воронок все не трогается и продолжает стоять с открытой дверью. Охрана здесь же, но собак уже не видно — наверное, увели... Миша стоит впереди группы верующих. В руках у него авоська с помидорами и булкой белого хлеба. Кто-то из заключенных вздыхает:
«Сколько уже лет я не видел помидоров...» Приводят еще двух заключенных и подсаживают к нам в машину. Вдруг Миша быстро бежит к воронку. Солдаты растерялись, а Миша вскочил в машину вместе с последним заключенным и бросил нам сетку с помидорами и хлебом. Солдаты кричат, захлопывают дверь воронка, но мы успеваем заметить, что Миша уже среди своих: стоит, улыбается.
Заключенные в воронке страшно возбуждены. Федор перевел дух: «Ну и Миша! Как смело!» Он держит в руках сетку с помидорами и хлебом, и обращается к заключенным: «Сейчас мы помолимся, поблагодарим Бога за посланную пищу, и приступим к еде». Он громко молится, а затем раздает всем по помидору, а я отламываю для всех от буханки по куску хлеба. Хлеб свежий, белый, мы такого давно не видели.
Вдруг открывается дверь воронка, и вошедший офицер спрашивает:
— Что тут у вас произошло? Что вам передали?
— Помидоры и хлеб, начальник! — отвечают заключенные.
— Покажите, я посмотрю! — говорит офицер.
— А уже ничего нет! Все съели! — дружно кричат заключенные.
— Вот только сетка осталась, — протягивает кто-то офицеру пустую сетку.
Офицер махнул рукой и отошел в сторону, а дверь оставил открытой.
Содержание
2013-01-19
Георгий Винс
19503