6. Путешествие

На следующее утро я встретила Китти на центральном железнодорожном вокзале Копенгагена. Сквозь толпу пассажиров, спешащих во всех направлениях, и носильщиков, толкающих тележки с огромными чемоданами, мы пробрались к поезду, идущему на Марсель. Провожать Китти пришло с полдюжины её друзей, и она высунулась из окна, ведя оживлённый разговор, знаки препинания в котором временами проставлял выходящий со свистом пар двигателя. Я стояла в купе за её спиной, стараясь выглядеть оживлённой, но внутренне я остро осознавала, что меня никто не провожал». Почему кто-то должен быть?» – напомнила я себе.

«Китти миссионер по назначению, и она возвращается на своё поприще. А ты не настоящая миссионерка, ты просто…». Я сделала паузу, не сумев закончить фразу, даже в уме. Меня не посылала ни церковь, ни миссионерское общество, так что я не могла быть миссионеркой. Кто же я такая на самом деле?

Прозвучали последние свистки, и поезд отошёл. Китти и я уселись на двух боковых сидениях, напротив друг друга. «Вот теперь мы на самом деле в пути!» – заметила Китти, поправив свои гребешки. Я снова поймала себя на том, что сравниваю её положение со своим. Она совершала повторное путешествие, возвращаясь на устроенный миссионерский участок в стране, которую она хорошо знала. Но для меня путешествие было первым шагом в совершенно новом и незнакомом мире. Я попыталась не поддаваться оцепеняющему чувству страха, надеясь, что Китти не подозревает о моих внутренних переживаниях. Непроизвольно я крепче сжала свою сумку: в ней был мой паспорт, билет на судно в Александрию и 180 долларов туристических чеков. В конце концов, я подумала, Китти будет со мной до Александрии, а в Иерусалиме у меня есть Ида Густаффсон.

Когда наступила ночь, мы пошли в спальный вагон третьего класса. Некоторое время беспощадный стук колёс поезда, бегущего на своём пути на юг, не давал мне заснуть, но наконец, я заснула. Вдруг я оказалась перед большим письменным столом. Напротив меня сидел мужчина со смуглой кожей. Он упирался локтями в стол, а руками поддерживал подбородок. Его чёрные глаза неотрывно смотрели на меня, как бы ожидая ответа на вопрос. Не выдержав его взгляда, я отвела глаза и увидела странный предмет, стоявший на углу его стола. Он был сделан из плотной, красной материи, в форме усечённого конуса, а с одной стороны свисала чёрная шёлковая кисточка, закреплённая сверху. Всё ещё чувствуя на себе взгляд мужчины, я попробовала ответить на его вопрос, но у меня пересохло в горле, и не было слов.

Вдруг поезд накренился, и шторки купе взметнулись перед моими глазами. Я поняла, что видела сон. Но это понимание не устранило эмоциональное впечатление от видения. Я не могла забыть ни смуглых черт и взгляда чёрных глаз мужчины за столом, ни странный красный головной убор с чёрной шёлковой кисточкой. Я не могла избавиться от чувства смущения и беспомощности. Заснуть я смогла только через час.

На следующий день я рассказала Китти о своём сне', но она точно также не поняла его, как и я, кроме того, что красный предмет напоминал тюрбан, который носят чиновники в Египте.

Стало легче, когда поезд, наконец, приехал в Марсель. Китти и я знали всего лишь несколько слов по-французски, но нам удалось поймать такси и доехать до маленькой гостиницы недалеко от порта. Нам предоставили пустую комнатушку с двумя кроватями.

«Не очень то и чисто» – заметила Китти, «но это вполне сойдёт на пару ночей, пока мы не сядем на корабль, идущий в Александрию».

На следующее утро мы пошли в контору Томаса Кука, чтобы подготовить всё для посадки на судно, которое должно было отплыть на следующий день. На своём несовершенном английском я объяснила клерку, что я собиралась сойти в Александрии, и он попросил меня показать мой паспорт. «Если вы хотите сойти в Египте, вам нужна виза от Египетского правительства. Вам не разрешат сойти с судна без неё» – сказал он. «Где я могу получить эту визу?» – спросила я. Клерк дал мне адрес египетского консульства. Оставив Китти в конторе Кука, я сама села на такси и поехала в консульство. После небольшого ожидания, меня пригласили пройти в кабинет консула.

«Доброе утро, мадам» – сказал он по-английски. «Чем могу быть полезен?» «Доброе утро…» – начала я, но слова застряли у меня во рту.

Передо мной за столом сидел тот самый мужчина, которого я видела во сне в поезде две ночи тому назад. Вне всякого сомнения, это были те же самые смуглые черты и чёрные глаза, в упор смотревшие на меня. Автоматически я посмотрела на дальний угол стола, но даже до того, как я это сделала, я внутренне была уверена, что там увижу. Так оно и было! Там был странный головной убор красного цвета с чёрной шёлковой кисточкой! Все детали были точно такими, как я видела их во сне. С усилием я перевела свой взгляд снова на консула, чувствуя, что он всё ещё ожидает от меня ответа на свой вопрос. Наконец, я заставила себя сказать: «Мне нужна виза. Я еду в Палестину, и мне нужна виза, чтобы сойти на берег в Палестине». Я покопалась в своей сумке, затем достала свой паспорт и дала его консулу. Он просмотрел мой паспорт и сказал: «Мы не можем дать вам

визу здесь. Мне придётся писать в Каир». «Но на это не уйдёт много времени?» «Примерно две недели. Может быть, больше». «Две недели!» воскликнула я. «Но я не могу ждать две недели, моё судно отходит завтра». Я начала чувствовать то же самое, что и во сне, только намного сильнее. У меня в горле пересохло, а горло стало как свинцовое. «Помогите мне, пожалуйста!». «Мадам, я ничего не могу сделать». Взгляд чёрных, беспощадных глаз не покидал меня». Но вы не понимаете!» сказала я. «Если я не сяду на это судно, я останусь здесь в Марселе сама по себе. Я здесь никого не знаю. Я просто…». Я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами, и замолчала.

«Повторяю, мадам, я ничего не могу сделать». Консул протянул мой паспорт. Как загипнотизированная, я взяла паспорт из руки консула и вышла из кабинета.

Я постояла несколько минут на тротуаре, пытаясь взвесить обстановку. Наконец, так ничего и не придумав, я села на такси и поехала в контору Томаса Кука. Китти не было видно. Она, наверное, всё сделала и вернулась в гостиницу.

Я рассказала клерку, что случилось в египетском консульстве.

«Без визы вы не можете сесть на судно, идущее в Александрию» – сказал он. «Я могу вам только посоветовать сесть на судно, которое идёт из Марселя в Тель-Авив».

При упоминании Тель-Авива моё сердце забилось быстрее. Изучая карту в Корсоре, я знала, что это порт на берегу Палестины, который был даже ближе к Иерусалиму, чем Александрия. «Есть ли какое-то судно, которое отходит в ближайшее время?» – спросила я.

Клерк посмотрел в расписание. «Через неделю отходит французское судно» – сказал он. «Порт назначения Тель-Авив. Но на своём пути оно будет заходить в разные порты. Мы можем достать вам билет на это судно».

«Сколько будет стоить проезд отсюда до Тель-Авива?»

«Клерк снова посмотрел в расписание: «Сорок шесть долларов».

«Могу ли поменять свой билет с судна на Александрию на судно в Тель-Авив?»

«К сожалению, мадам» – ответил клерк, «но мы не имеем права обменять или возместить ваш билет в Александрию».

Наверное, у меня не было выбора. Мне нужно было купить билет на французское судно, идущее в Тель-Авив. Я вынула портмоне с туристическими чеками и внимательно отсчитала 70 долларов. Я заплатила 46 долларов за билет, а остальные поменяла на французские деньги. Если мне удастся тратить не больше 4-х долларов в день, то хватит на эту неделю, которую я вынуждена буду провести в Марселе. Но моё портмоне с туристическими чеками стало жалко тонким, когда я положила его обратно в сумку. У меня уже не было больше трети моих денег!

Вернувшись в гостиницу, я рассказала Китти, что случилось. Когда я закончила свой рассказ, она немного помолчала, поправляя свой черепаший гребень. Наконец, она нар ушила молчание: «Нелегко понять, почему Бог допускает подобные вещи, но, по крайней мере, Лидия, ты можешь быть уверена в одном – Бог тебе показал заранее, что должно было случиться». «Значит, ты считаешь, что мой сон действительно был от Бога?»

«Конечно. Если Бог показывает тебе заранее все подробности ситуации, которая тебе предстоит, тогда ты знаешь, что Он держит эту ситуацию под контролем, как бы ни расстраивались твои планы».

Я охотно приняла объяснение Китти. Это был как бы пресловутый луч надежды в тёмном облаке разочарования. Мой ум начал приспосабливаться к новой ситуации. Я пошла к расшатанному столу возле окна и написала письмо Иде Густафссон. той шведке, которая обещала встретить меня по прибытии в Палестину, объясняя неожиданные перемены в моих планах. Я написала ей название того французского судна, на которое у меня было забронировано место, с указанием ожидаемого времени прибытия в Тель-Авив. Сможет ли она встретить меня там, хотя это далеко? Получить от неё ответ здесь в Марселе я не успею.

Китти пошла вместе со мной на почту. Чиновник, который говорил по-английски, сообщил нам, что недавно ввели авиапочту в Палестину. Это давало моему письму возможность дойти до мисс Густафссон во-время, С почты мы пошли погулять возле порта, останавливаясь, чтобы поглазеть в витрины магазинов, и переводя французские франки в датские кроны.

На следующий день после ланча я проводила Китти на корабль и помогла ей донести ручной багаж в каюту. Там было только две койки, и одна из них, над койкой Китти, была свободной. Несомненно, это было то место, которое должна была бы занять я. Когда Китти разместила свой багаж, мы преклонили колени возле койки Китти и предали друг друга Божиему попечению и покровительству.

В 4 часа дня прозвенел гонг, предупреждая, что все посетители должны сойти на берег. На палубе Китти обняла меня в последний раз и подождала, пока я сойду на берег. Стоя на причале, я видела её на палубе. Она сложила руки рупором, видимо, пытаясь мне что-то сказать, но мы были слишком далеко друг от друга, и я не слышала

Наконец, с несколькими звуками сирены и облаками тёмного дыма, вылетающими из труб, пароход начал медленно отходить. Я махала Китти столько, сколько я могла видеть её, но через несколько минут корабль поменял курс, и я потеряла её из виду. Я всё ещё следила за судном, пока оно выходило из порта в открытое море.

Наконец, оно превратилось в чёрный силуэт на фоне неба, освещённого последними лучами дневного света.

Вдруг меня охватило чувство страшного одиночества. Расставшись с Китти, я потеряла последний контакт с Данией. Я была в чужом городе, где я никого не знала и не понимала языка. Меня ожидали только шесть дней в весьма пустынной гостиничной комнате. До того момента, я не представляла себе, что такое на самом деле одиночество. Теперь же одиночество сошло на меня как сырой сумеречный воздух. Я задрожала.

Мои мысли вернулись к Дании. А что сейчас делала мама? Я представила себе, как она мягко раскачивается в своём кресле, в такт с ритмическим звуком вязальных спиц в руках. Так привычно было услышать её голос: «Моя маленькая девочка, разве ты не видишь, что уже стемнело? Немедленно возвращайся в гостиницу!»

Я вдруг поняла, что на самом деле стемнело. Дома, в северном климате Дании, я никогда не замечала, чтобы темнело так быстро. Но вот я оказалась совершенно одна в незнакомом городе. Я начала идти обратно в Марсель как можно быстрее.

На полпути в гостиницу я услышала за собой тяжёлые шаги. Затем грубый голос что-то сказал по-французски, и я почувствовала на своём бедре руку мужчины. Инстинктивно, я повернулась и сказала по-датски: «Оставьте меня в покое!»

Передо мной стоял плотный мужчина в матросской форме. В течение мгновения, которое показалось вечностью, я почувствовала запах алкоголя из его рта. Моё сердце бешено колотилось. Затем он передёрнул плечами и убрал свою руку.

У меня возникло сильное желание побежать, но я не осмелилась показать, как мне было страшно. Я прошла метров пятьдесят и снова оглянулась. Мужчина всё ещё смотрел в моём направлении, но не пытался преследовать меня. Пять минут спустя, с румянцем на щеках и, запыхавшись, я вернулась в гостиницу.

Я опустилась вниз возле кровати и попыталась молиться, но не находила слов. Из моего горла вырывались рыдания. Наконец, я успокоилась, и наступила глубокая внутренняя тишина. Время как бы остановилось. Не было ни прошлого, ни будущего. Я повисла в вечном «сейчас».

После неизмеримого периода внутренней тишины, с моих губ спонтанно начали сходить слова на незнакомом языке. С удивлением я поняла, что я не проговаривала их, но пела с мелодией, напоминающей средневековые церковные распевы. Хотя я не понимала слов, я была уверена в теме. Это было поклонение и радость, даже триумф. Я встала с коленей и начала ходить, с поднятыми руками и словами распева на устах.

К тому времени я уже привыкла говорить на незнакомом языке, фактически, я делала это всякий раз, когда молилась. Но вот в первый раз Дух Святой дал мне не просто слова, которые я не понимала, но и мелодию, которую я никогда не слышала. Конечно, это было ещё одним доказательством, если доказательство и было нужно, что всё это не было плодом моего ума. И действительно, своим умом я всё ещё не понимала, почему это я славила Бога таким триумфальным пением в этой пустой маленькой комнате. Внешне ничего не изменилось, и, тем не менее, внутренне страх и одиночество уступили место миру и радости.

Я взяла свою Библию, лежавшую, но ночном столике, намереваясь ещё раз прочитать мой любимый стих из Римлян, который начинался словами:«Так же и Дух подкрепляет нас в немощах наших…». Однако мой вгляд упал на стих через один: «Притом знаем, что любящим Бога, призванным по Его изволению, всё содействует ко благу» (К Римлянам 8:28).

Призванным по Его изволению… эти слова относились ко мне. Покинуть Данию и предпринять это путешествие меня побудил Бог. Я старалась найти и исполнить Его цель для своей жизни. Но если так… Тогда всё, что произошло со мной, было мне на пользу! Разочарование, задержка, непредвиденные расходы, одиночество всё это было допущено моим Небесным Отцом для моего блага!

Вот действительно повод для прославления и радости такое объяснение мой ум мог понять. Но, по порядку Божиему, мой Дух начал радоваться прежде, чем мой ум понял, почему.

На протяжении оставшегося времени в Марселе мой гостиничный номер стал местом моего молитвенного уединения. Он больше не казался ни пустым, ни одиноким. Он стал дышать святостью. Каждый день я проводила там целые часы, по очереди то прославляя, то молясь иногда говоря, иногда распевая иногда на незнакомом языке, иногда на моём родном. В такой атмосфере молитвы я начала понимать те многообразные способы, которыми Бог защищал меня и заботился обо мне. Через сон в поезде Он показал мне, что Он знает будущее, вплоть до мельчайших подробностей, хотя я этого и не знала. Затем в момент одиночества на пристани Он заговорил со мной голосом матери. Разве можно было яснее показать нежность Его любви ко мне? Наконец, Он защитил меня от человека на улице.

Более того, я поняла, почему Бог допустил изменения в моих планах. Многие годы я была столь уверена в себе, столь сильна своей собственной мудростью и рассуждениями. Это сослужило хорошую службу в моей учительской карьере, но было препятствием в моей новой жизни верой. Теперь же с меня была совлечена моя самонадеянность, и я зависела от милости и верности Божией. Мне больше не нужно было зависеть от моих собственных суждений в планировании каждого предстоящего шага. Я была согласна вложить свою руку в руку Божию и позволить Ему вести меня, день за днём, шаг за шагом, французское судно отплыло точно в полдень, в понедельник 8-го октября 1928. Я оставалась на палубе, наблюдая, как очертания Марселя пропадали за горизонтом. Как это было увлекательно снова оказаться на пути в Иерусалим! Но я знала, что уроки, усвоенные в Марселе, оправдывали время, которое я там провела.

Я сразу же узнала, что на корабле никто не понимал по-датски. Это означало, что мне предстояло каждый день говорить по-английски. Большинство членов команды были французами, а большинство пассажиров арабами из различных районов Ближнего Востока, и почти все говорили по-английски. Если временами мои английские фразы казались им странными или же мой сильный датский акцент было трудно понять, они вежливо не показывали это. Я подружилась с одним торговцем из Аммана, который начал учить меня арабскому языку. Это был первый араб, которому я попыталась засвидетельствовать о своей вере. «Как на арабском говорят имя Иисуса?» спросила я его.

«Я-су-а» – ответил он «А как называется вот это?» – спросила я, прикасаясь к двери. «Баб» – ответил мой друг.

Я уже знала, что по-арабски Бог был Аллах. «Я-су-а баб Аллаха – сказала я ему, показывая на небо «Иисус дверь к Богу». Он вежливо улыбнулся и кивнул головой.

Наше путешествие на восток было спокойным. Мы заходили в различные порты на северном побережье Средиземного моря, а также в один порт на Эгейских островах. Многие названия напоминали о миссионерских путешествиях Павла.

Большую часть времени я проводила, изучая карту Святой Земли, купленную в букинистическом магазине в Дании. Я заметила, что главная дорога из Тель-Авива вилась на восток через горы в Иерусалим. Согласно шкалы на карте, расстояние было примерно восемьдесят километров. Больше всего гор было возле Иерусалима. Мне вспомнились слова псалмопевца: «Горы окрест Иерусалима, а Господь окрест народа Своего отныне и вовек» (Пс. 124:2).

Наш корабль пришвартовался в Тель-Авиве в четверг после полудня, 18-го октября. Стоя у поручня судна, я впервые увидела Святую Землю вблизи. Гавань подо мной была завалена клетками и тюками, между которыми бегали моряки и носильщики, жестикулируя и крича друг на друга на языке, который я приняла заарабский. Напротив стоял длинный растянутый навес с надписью:

Таможенная и иммиграционная служба. Внизу были надписи на языках, мне незнакомых. Может быть, на арабском и на иврите?

Встав на цыпочки, я взглянула, поверх крыши навеса, на разношерстную толпу, стоявшую на открытом участке песчаной земли. Была ли там мисс Густафссон? Определить было трудно.

Один из матросов помог мне снести багаж с судна под таможенный навес. Моё первое интервью было с офицером службы иммиграции. «Вы из Дании?» сказал он. «Туристка?» Я кивнула.

Он пролистал мой паспорт, затем поставил печать на свободном пространстве. «Я поставил вам туристическую визу действительную шесть месяцев» – объяснил он. В углу печати, я заметила слова маленькими буквами: БЕЗ ПРАВА НА РАБОТУ.

Затем таможенный офицер попросил меня открыть два главных предмета моего багажа чемодан с одеждой и плетёный сундук с постельным бельём и несколькими принадлежностями серебряного фраже и кухонной посуды. Покопавшись немного всундуке, офицер пометил оба места багажа синим мелком и разрешил мне идти.

Через минуту я оказалась на улице, с багажом возле ног. Первое, что бросилось мне в глаза, это был мужчина в разорванной тунике, который лежал у стены навеса. Кожа на его ногах была изъедена открытыми ранами. Заметив, что я смотрю на него, он протянул ко мне руку, которая заканчивалась красным, грубым обрубком. Он монотонно бубнил одно и то же слово: «Бакшиш-бакшиш – бакшиш»

Я не могла не смотреть на раны и обрубок руки. Могла ли это быть проказа? Прямо здесь, на открытом воздухе, без всякой повязки и с роящимися мухами! Я открыла сумку, чтобы достать монету, и поняла, что у меня были только французские деньги.

Не успела я решить, что же делать дальше, как меня обступили оборванные уличные мальчишки, одновременно орущие и жестикулирующие. Один тыкал мне в лицо открыткой; другой держал поднос с безделушками и сувенирами; третий склонился у моих ног, готовый почистить мои туфли. Краем глаза я заметила высокую пожилую женщину, с седыми волосами стального цвета, которая спешила в нашем направлении. «Она похожа на шведку» – подумала я про себя.

«Вы мисс Кристенсен из Дании?» – сказала эта дама по-шведски, умело оттолкнув мальчишек в сторону.

«Да» – ответила я по-датски, «я Лидия Кристенсен. А вы, наверное, мисс Густафссон. Как это любезно с вашей стороны встретить меня!»

«Добро пожаловать на Святую Землю!» – сказала мисс Густафссон, пожимая мою протянутую руку своими костлявыми пальцами. «Как прошло ваше путешествие?» Не подождав моего ответа, она продолжила: «Если мы хотим попасть в Иерусалим сегодня, то нам нельзя терять времени. Подождите здесь с вещами, пока я найду такси».

Ожидая возвращения мисс Густафссон, я наблюдала за открывающейся передо мной картиной прокажённый, оборванные мальчишки, рой мух, песок с валяющимися то тут, то там пустыми банками и гниющими фруктами. Над всем этим стоял лёгкий и незнакомый запах, от которого меня немного мутило. Самым неподходящим названием для этого было «Святая Земля».

Скоро Мисс Густафссон вернулась с такси. Последовал длинный разговор на арабском языке между нею и водителем. Я поняла, что они спорили о цене поездки в Иерусалим. Они говорили так, как будто были сердиты. Я подумала, что дело может дойти до драки, но, в конце концов, они достигли соглашения. «Может быть, для арабского языка это нормальный разговор?» – задала я вопрос сама себе.

Водитель засунул мои принадлежности в багажник, и мы, отправились в Иерусалим. Мы покидали окрестности Тель-Авива при наступлении темноты. Опять таки наступление темноты застало меня врасплох, как это было в Марселе. Вот сияло солнце, а через несколько минут всё потемнело.

Я обратила внимание, что как только стемнело, улицы опустели. Даже когда мы проезжали по улицам с домами с обеих сторон, на улице не было никого видно. После Тель-Авива, я не заметила никакого общественного освещения, даже в городах.

Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидела, что все окна защищены деревянными ставнями. Иногда сквозь цели в ставнях пробивались слабые лучи света, но этот слабый свет только усиливал, а не рассеивал, окружающую тьму. Я невольно сравнила это с яркостью и безопасностью любого даже маленького датского городка ночью, и я заскучала по дому.

«Почему на улице никого нет?» – спросила я.

«О, все сидят дома после захода солнца!» – воскликнула мисс Густаффсон. «Ведь могут и напасть и ограбить, или даже убить!» Она засмеялась высоким нервным смешком.

«Разве здесь нет полиции для защиты населения?» – спросила я.

«Полиция есть, по британскому образцу, и весьма надёжная, в колониальном смысле. Но если на вас нападут на улице ночью они, скорее всего, сделают вид, что в этом виноваты вы сами, выйдя на улицу в столь неподходящее время! Наследство со времён турецкого владычества». И снова этот напряжённый смешок!

Дорога начала закручиваться наверх, и я стала различать тёмные очертания гор с обеих сторон. «Мы, должно быть, начинаем взбираться в Иерусалим» – подумала я. Пульс у меня стал немного учащённее.

Спустя некоторое время мы поехали по дороге, которая, как казалось, всё время, возвращалась назад. «Эти повороты известны как Семь Сестёр » – объяснила мисс Густафсон. «Мы совсем недалеко от Иерусалима».

С одной стороны был горный массив, а с другой крутая пропасть. Водитель поворачивал всякий раз чуть ли не возле самого края дороги. Каждый раз, когда мы поворачивали, машина гремела и раскачивалась, и шины издавали запах палёной резины. Время от времени мисс Густафссон наклонялась вперёд и заговаривала с водителем. «Швоя-швоя!» – говорила она. «Швоя – швоя!»

Затем она повернулась ко мне и объяснила. «Это самое первое слово, которое вам нужно выучить, если вы едете на такси в этой стране. Оно означает «медленно или осторожно». Я повторила эту фразу несколько раз про себя, чтобы воспользоваться ей в будущем.

Я устала за этот день и начала дремать. Меня разбудила мисс Густафссон, которая сказала: «Это пригород Иерусалима». Я сразу же проснулась. «Мы на дороге в Яффу добавила мисс Густафссон. «По ней мы попадём прямо в центр города».

Воздух был тихий, а небо безоблачное. К этому времени можно было видеть месяц новолуния, который прибавлял немного света к сиянию десятков тысяч звёзд, и очертания домов были видны удивительно ясно.

«Как всё спокойно!» – заметила я. «А дома кажутся такими основательными!»

«Они действительно прочные» – ответила мисс Густафссон. «Они построены из тёсаного камня. В пределах города разрешается строить только из него». Она наклонилась вперёд и что-то сказала водителю по-арабски. «Я попросила его поехать немного другим путём» – объяснила она. «Мы поедем в северную часть Старого Города и вдоль западной стены мимо ворот на Яффу. Это будет хорошим знакомством с Иерусалимом».

Чуть дальше, дорога стала шире. «Площадь Алленбай» – объяснила мисс Густафссон. «Вон та тёмная масса камня прямо перед нами стена Старого Города».

Я прищурилась, чтобы рассмотреть ряды тёсаного камня, поднимающиеся в виде изломанной линии на фоне ночного неба. Такси сделало вираж вправо, и примерно четыреста метров мы ехали вдоль тёмной стены слева от нас. «Какое странное сочетание тишины и силы» – подумала я. «Начинаешь чувствовать себя почти захватчиком».

Мисс Густафссон дотронулась к моей руке и показала налево. «Слева от нас Башня Давида» – сказала она. «Там ворота на Яффу. Но, конечно, они закрыты после захода солнца».

Вскоре после этих ворот такси повернуло направо, переехало через мост и две или три возвышенности. «Это Талбих район, где я живу, сказала мисс Густаффсон. Она снова обратилась к водителю по-арабски.

Наконец, мы остановились перед узким прямоугольным зданием. Водитель выставил мой багаж на тротуар, и мисс Густафссон отсчитала немного денег в его руку. Ни снаружи, ни внутри здания не было ни лучика света, но мисс Густафссон свет и не был нужен. Подхватив мой чемодан, она пошла к массивной железной двери, на уровне с тротуаром. Я пошла вслед за ней, обеими руками держа впереди себя плетёный сундук.

Мисс Густафссон вытащила из сумки большой железный ключ и открыла дверь. Пошарив немного в коридоре, она нашла несколько спичек и зажгла керосиновую лампу. Держа лампу в левой руке, она повела меня в гостиную. На полу лежал потрёпанный коврик. Мебель была в викторианском стиле, тёмная и пыльная. Воздух был спёртый и отдавал каким-то неопределённым запахом, который напомнил мне комиссионный магазин.

«Моя спальня вон там» – сказала мисс Густафссон, показывая на полуоткрытую дверь на другом конце. «Вам я постелю здесь на диване».

Она достала две узкие простыни и постелила их поверх дивана. Затем она накрыла их вылинявшим покрывалом из лоскутков. Я ничего не ела и не пила с ланча, и мне очень хотелось пить.

«Можно ли мне выпить стакан воды?» – спросила я.

Мисс Густафссон посмотрела на меня, как будто я попросила что-то совершенно неуместное. «Вода?» – сказала она. «Конечно, нельзя! Вода заражена. Если вы её выпьете, вы заболеете».

Ну, да ладно. Я так устала, что могла уснуть и невзирая на жажду. «Может быть, открыть окно» – предложила я «Здесь так душно».

И снова мисс Густафссон бросила на меня такой взгляд своих чёрных глаз, который усиливал значение её слов. «Открыть окно? » – сказала она. «Да ни за что! Вползут змеи!»

По моей спине прошли непроизвольные судороги. «Неужели здесь есть змеи?»

«Конечно! И это ещё не всё!»

В конце каждой ремарки раздавался этот странный, пронзительный смешок. Он начал действовать мне на нервы. Зараженная вода! Змеи, заглядывающие в окна!» – сказала я про себя. «Что же ещё?» Но мне было так неприятно, что я не стала задавать других вопросов.

Как только я вытянулась на диване, мисс Густафссон пошла в свою комнату, взяв с собой лампу. Я услышала, как через несколько минут она погасила лампу.

Я лежала в темноте, тщетно стараясь не обращать внимания, на блюде на столе в углу комнаты я видела гранат. О, если бы я могла очистить его и сделать один-два глотка сока, то я бы дотянула до утра. Я украдкой встала с дивана и на цыпочках пошла к столу. Когда я протянула руку за гранатом, я зацепила руковом своей ночной рубашки глиняную вазу на ближайшем углу стола. Она упала на каменный пол с резким грохотом и разлетелась на кусочки. Из спальни раздался душераздирающий крик, и через мгновение я заметила очертания мисс Густаффсон в длинной белой ночной рубашке на фоне черного проёма двери спальни.

«Воры!» – закричала она. «Воры! Грабят!»

«Нет, мисс Густафссон» – попыталась я её успокоить, «никто никого не грабит. Я пыталась что-то взять со стола и разбила вазу. Извините!»

«О, это вы!» – сказала она. «Благодарение Богу! Я забыла, что вы здесь».

Она вернулась в свою комнату, а я продолжила шарить, пока не нашла этот гранат. У меня не было ножа, чтобы разрезать его, но я впилась ногтями в кожуру, и мне удалось разломать его при помощи ногтей и высосать немного кисловатого сока.

Я вернулась на цыпочках к дивану и легла. Хотя я и устала, но я не могла расслабиться. Я думала о мисс Густафссон. Были ли её страхи реальными? Или же это были просто фантазии ума, повреждённого многолетней жизнью в одиночестве в Иерусалиме? Сколько же выдержат мои нервы?

В то же время было совершенно ясно, что условия мисс Густафссон были рассчитаны только на одного человека. Её узкий, набитый соломой диван не мог заменить кровати.

Я начала непроизвольно молиться. «Господи! Если у Тебя есть ещё одно место, которое Ты выбрал для меня, пожалуйста, приведи меня туда побыстрее!»

Но с чего же я могла даже начать поиски? Кроме мисс Густафссон я не знала ни имён, ни адресов во всём городе. На меня сошло облако тёмных чувств одиночество, тоска по родине, незащищённость всё это соединённое затхлым воздухом гостиной мисс Густафссон.

Наконец, я заснула беспокойным сном. Но во сне я увидела себя, едущей в такси по дороге с сумасшедшими поворотами, преследуемая кричащей фигурой в белом: «Воры! Воры! Воры!»