Глава 17. Жертва всесожжения

И воззвал Господь к Моисею и сказал ему из скинии собрания, говоря: объяви сынам Израилевым и скажи им: когда кто из вас хочет принести жертву Господу, то, если из скота, приносите жертву вашу из скота крупного и мелкого. Если жертва его есть всесожжение из крупного скота, пусть принесет ее мужеского пола, без порока; пусть приведет ее к дверям скинии собрания, чтобы приобрести ему благоволение пред Господом; и возложит руку свою на голову жертвы всесожжения – и приобретет он благоволение, во очищение грехов его; и заколет тельца пред Господом; сыны же Аароновы, священники, принесут кровь и покропят кровью со всех сторон на жертвенник, который у входа скинии собрания; и снимет кожу с жертвы всесожжения и рассечет ее на части; сыны же Аароновы, священники, положат на жертвенник огонь и на огне разложат дрова; и разложат сыны Аароновы, священники, части, голову и тук на дровах, которые на огне, на жертвеннике; а внутренности жертвы и ноги ее вымоет он водою, и сожжет священник все на жертвеннике: это всесожжение, жертва, благоухание, приятное Господу.

(Лев.1:1-9)

И сказал Господь Моисею, говоря: заповедай Аарону и сынам его: вот закон всесожжения: всесожжение пусть остается на месте сожигания на жертвеннике всю ночь до утра, и огонь жертвенника пусть горит на нем [и не угасает]; и пусть священник оденется в льняную одежду свою, и наденет на тело свое льняное нижнее платье, и снимет пепел от всесожжения, которое сжег огонь на жертвеннике, и положит его подле жертвенника; и пусть снимет с себя одежды свои, и наденет другие одежды, и вынесет пепел вне стана на чистое место; а огонь на жертвеннике пусть горит [и] не угасает; и пусть священник зажигает на нем дрова каждое утро, и раскладывает на нем всесожжение, и сожигает на нем тук мирной жертвы; огонь непрестанно пусть горит на жертвеннике и не угасает.

(Лев.6:8-13)

Жертва, на которой мы остановим сегодня наше внимание, была главной жертвой всего ветхозаветного богослужения. Не напрасно была она поставлена Господом во главе всех остальных жертв, так как в глазах Божиих она действительно занимала первое место. Хотя человек не мог впервые явиться пред Богом с жертвой всесожжения, о которой мы говорим, а, смотря по своим потребностям, должен был начать или жертвой за грех, или жертвой повинности, но, тем не менее, эта жертва не могла быть упущена в последствии. Ни одно священнодействие не обходилось без нее, как справедливо замечает Бер в своей "Символике", и всякое принесение какой-либо другой жертвы сопровождалось жертвой всесожжения. Сама она могла приноситься и часто приносилась одна, без других жертв, как простым Израильтянином, так и князем, священником или целым обществом. Но, во всяком случае, она приносилась одна только тогда, когда дело не шло ни о грехе, ни о вине человека, ее приносившего.

По повелению Божию, она горела, как мы только что читали, непрестанно за Израиля на медном жертвеннике в приятное благоухание Богу, и самый жертвенник от нее получил название жертвенника всесожжения. Уже эти обстоятельства, казалось, указывали на то, что она, так сказать, включала в себя совокупность всех остальных жертв, хотя и все другие были необходимы, чтоб сильнее выдвигать отдельные выдающиеся черты совершенной жертвы Иисуса Христа, нежели их могла явить жертва всесожжения. Да руководит нами Сам Дух Святой по Своему изволению в рассмотрении нами всего великого значения

этой жертвы всесожжения.

И здесь мы начинаем с божественного определения, т.е. с названия жертвы. Вообще, как мы уже упомянули об этом, она называется жертвой всесожжения; по-еврейски же "Olah", по указанию многих авторитетов (ученых), имеет значение поднятия, поднимания вверх. В действительности, съедаемая силою огня, она поднималась в пламени его к небесам. В некоторых местах Св. Писания в немецком переводе она названа "всей" или "цельной" жертвой. Например, во Втор. 33:10 говорится: "Возлагают курение пред лицо Твое и всесожжения (в немецком переводе – "цельные жертвы") на жертвенник Твой". Также в Псалме 50:21 сказано: "Тогда благоугодны будут тебе жертвы правды, возношение и всесожжение ("цельные жертвы"); тогда возложат на алтарь Твой тельцов". Таким образом, как самое название этой жертвы, так и Богом предписанный способ приношения ее заключали в себе непременно понятие чего-то всеобъемлющего, совершенного. Ни одна из остальных жертв не поднималась к Господу всецело и без всякого ограничения, уничтожаемая огнем; там бывали только отдельные части, предназначенные Господу, тогда как остальное получали либо священники и приносивший жертву, либо она сжигалась вне стана, а не на жертвеннике Господнем или, как его иначе называли, на трапезе Господней. Но от жертвы всесожжения нельзя было отделить никакой частички, она вся принадлежала исключительно Господу.

Здесь мы видим Христа, отдавшего Себя всецело на страдания и смерть для Отца и только для Него Одного. В этом прообразе мы не принимаемся пока в соображение, но Отец, как Он Сам непрестанно повторяет в Евангелии от Иоанна, Пославший Его. В жертве за грех и в жертве повинности мы видели Его, идущего навстречу нашим вопиющим потребностям; здесь мы находим Его, отданного Богу в приятное благоухание, и в такой степени, что, далее идти невозможно; Он приносит Богу Себя всего, Свое тело, душу и Дух в несказанных страданиях и постыднейшей, мучительнейшей смерти. Он принадлежал Богу Отцу вполне в течение всей Своей земной жизни, во всех обстоятельствах и искушениях, потому что все Его силы, Его время и воля, любовь и вся жизнь Его были отданы на служение Отцу; но на кресте, среди невыразимых смертельных страданий, все это, вместе с самым существом Своим, в совершенстве предал Он добровольно и в безграничной любви Отцу Своему. И только Отец один в состоянии вполне увидеть, постичь и оценить весь объем этой безграничной выдачи, этой отдачи до крайности; ни один Ангел или Архангел, ни одно смертное существо или все вместе не в силах понять этого. И как бы глубоко искупленные Его ни вкусили совершенную отдачу Христову, какую бы часть ни имели в ней, это составит всегда только маленькие капли. Поэтому жертва, которая представляет эту сторону полнейшей отдачи Христа Отцу через смерть его, и принадлежит Отцу всецело. Всеобъемлющему принадлежит Всенаполняющий. Совершенному – Совершенный, вся жертва целиком.

Рассмотрим, теперь, приведенное здесь побуждение для принесения жертвы всесожжения. У предыдущих жертв оно выражалось уже в названиях их, и, кроме того, мы находим очень определенные повеления Иеговы, требовавшие их. При жертве за грех и жертве повинности действовал непреложный закон, по которому или жертва должна была быть предана смерти пред Господом, или же грешник, нарушитель Божиих заповедей, истреблялся из народа Божия. Здесь, напротив, не было подобного повеления Божия для отдельного лица, но сказано: "Когда кто из вас хочет принести жертву Господу"... "если жертва его есть всесожжение... пусть принесет" и т.д. Итак, это не была жертва по принуждению, по обязательному предписанию, но по доброй воле со стороны Израильтянина. Но так как всякая жертва всегда занимала место приносящего ее, в каком бы положении он ни явился: был ли он грешником, или преступником, или, как это было здесь, добровольным приносителем, то и жертва всесожжения принимала характер последнего и являлась как жертва добровольной отдачи себя на смерть.

Во Христе Иисусе мы имеем полное осуществление прообраза в обоих вышеуказанных направлениях. Он и доныне верою делается нашей жертвой за грех и жертвой повинности, потому что мы другого выхода не имеем; наша нужда делает Его необходимым для нас. Дух Святой, слово Божие и наша собственная пробужденная совесть указывают нам нашу духовную нищету и вечную погибель без Него, и наше единственное спасение в Нем, так что нам не остается ничего другого, как броситься к Нему, Поручителю нашему. Это страшное ожидание вечного осуждения научает нас всеми силами ухватиться за Него. Но как только мы видим, что рукописание, "бывшее против нас, в Нем "истреблено, взято от среды и пригвождено ко кресту" (Кол. 2:14) и что мы обладаем в Нем Самом полным, совершенным спасением, нам уже не нужно никакого принуждения, чтобы непрестанно приносить Богу Христа, как наше всесожжение, как жертву приятного благоухания. С этого времени Он навсегда становится жертвой всесожжения за нас на жертвеннике Божием, мы уже не появляемся пред Богом иначе, как в Нем и с Ним, и мы блаженны видеть эту совершенную, приятную, удовлетворяющую жертву, раз навсегда возложенную и навеки для нас там оставленную. Таким образом, Он – наша добровольная жертва всесожжения.

С другой стороны, как вполне добровольно отдал Он Себя целиком Отцу, как жертву всесожжения, возносящуюся на небеса! Другим путем Он не мог сделаться жертвой благоугодной, "жертвой приятного благоухания"; потому что могло ли сделаться приятным Богу какое-либо действие, вызванное давлением, побуждением извне или даже принуждением? Тем менее страдания и смерть Его. Но здесь не было принуждения ни с какой стороны. Собственные выражения Иисуса могут засвидетельствовать нам это. Послушайте, как Он в 10 гл. Евангелия от Иоанна постоянно повторяет: "Я есть пастырь добрый; пастырь добрый полагает жизнь свею за овец", – "Жизнь Мою полагаю за овец".- "Потому любит Меня Отец, что Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее". – "Никто не отнимает ее от Меня, но Я Сам отдаю ее. Имею власть отдать ее, и власть имею опять принять ее. Сию заповедь получил Я от Отца Моего" (Ст. 12,15,17,18). Кто может читать эти изречения, не получив впечатления, что Господь, как бы всеми силами, старается раз навсегда устранить всякую возможность возникновения мысли, что Он был каким-либо образом принужден к отдаче Своей жизни. "Никто не отнимает ее", исключает всякую власть на небе и на земле; но чтоб мы все-таки не могли подумать, что Отец, может быть, не включен в это слово "никто", Христос в заключение говорит нам, что эту заповедь, по которой Он имеет власть отдать жизнь и опять принять ее, получил Он от Самого Отца. Итак, Отец дал Ему полную свободу. Далее, в Евр. 9:14 мы читаем, что "Он Сам Духом Святым принес Себя, непорочного, Богу". И все Его поведение в тот час полной отдачи до крайности также свидетельствует об этом. Не был ли Он в твердом сознании того, что, если бы Он попросил Отца, Он послал бы Ему двенадцать легионов Ангелов вместо двенадцати слабых учеников, из которых только один попробовал защищать Его? Достаточно было бы одного только Ангела, как для войска царя Сеннахерима, чтобы уничтожить всех врагов Его; но Он не просил об этом. Не отступили ли назад и не пали ли на землю те, которые вскоре после этого связали Ему руки, когда Он сказал им: "Это – Я" (Иоан.18:6)? Одно слово Того, пред лицом Которого некогда побегут небо и земля, и не найдется им места, могло бы их всех уничтожить; однако, Он не произнес этого слова, но добровольно пошел на смерть. Это – решающие истины.

Между тем, когда приблизилась минута, чтобы Ему сделаться жертвой, кажется, как бы Он умирал не вполне добровольно. Возглас: "Отче Мой! если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя" (Мат.26:42), как бы подтверждает такую мысль. Однако, не смерть на Голгофе стояла такою ужасною перед Его душой в Гефсимании, но та смерть, с которой Он боролся здесь и к которой хотел привести Его сатана, прежде чем, Он был пригвожден ко кресту; предназначенной Ему крестной смертью хотел Он умереть без колебания. Ведь с этой целью оставил Он и небо, как написано: "Посему, Христос, входя в мир, говорит: жертвы и приношения Ты не восхотел, но тело уготовал Мне. Всесожжения и жертвы за грех не угодны Тебе. Тогда Я сказал: вот иду, как в начале книги написано о Мне, исполнить волю Твою, Боже" (Евр.10:5-7). На место жертв, о которых у нас теперь идет речь, и которых не восхотел Отец, но которые служили только прообразом Его, пришел Он в теле Своем на землю; этому телу должно было быть преданным, потому что Бог уготовал его на это; с таким сознанием вошел Он в этот мир. И всякий раз, когда Он впоследствии говорил о Своей смерти, не чувствовалось ни тени сопротивления с Его стороны; даже и в последний вечер Он решительно встал и направился к саду Гефсиманскому со словами: "Чтобы мир знал, что Я люблю Отца и, как заповедал Мне Отец, так и творю: встаньте, пойдем отсюда" (Иоан.14:31). Так пошел Он добровольно, без всякого принуждения.

Приступим теперь к собственному значению жертвы всесожжения. Главное значение лежит в многократно повторяемых в тексте выражениях: "Чтоб приобресть благоволение пред Господом" и "приобретет он благоволение", "это всесожжение, жертва, благоухание приятное Господу". Это не была, таким образом, жертва, изображавшая ту сторону смерти Христовой, по которой Он отдает за нас отчет пред требованиями осуждающего правосудия Божия и несет на Себе наказание и проклятие за грехи наши; нет, об этом здесь и речи нет; но эта жертва представляет нам ту сторону смерти Его, по которой Он был высшим благоволением Отца и отрадой сердца Его, потому что, в то время, как Он нес на Себе проклятие и заслуженный грехом приговор и, подобно отверженному, должен был отойти от лица Его, душа Самого Господа восхищалась Его безграничной отдачей, достигшей до этой пропасти; она восторгалась этим совершенным и чистым послушанием, которое, ради совершения воли Отца, добровольно подверглось всем адским мучениям. Это упоение, названное здесь "благоуханием приятным", и выступает пред нами в жертве всесожжения.

Возлюбленные, мы привыкли видеть на кресте только то, что мы сами имеем в смерти Господа; мы ищем того, что случилось для нас, что соответствует нашим потребностям и приносит нашей душе наслаждение и блаженство; но как мало мы останавливаемся на том, что получил Отец чрез эту жертву Своего Сына, и этим лишаем самих себя бесконечного наслаждения, потому что, насколько Он благоугоден Отцу, настолько благоугодны Ему и мы; благоволение, принадлежащее Ему, принадлёжит и нам, коль скоро мы "во Христе". Поэтому мы должны бы глубже проникать в эту сторону смерти Христовой. Ведь здесь проявились в крайней степени самые непостижимые нежные побуждения отдачи Единородного воле Отца; ведь здесь стало известно небу и земле, людям, Ангелам и всякой твари, что "ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь" не могли Его отлучить от любви Божией (Рим.8:38,39), Ведь здесь счел Он милость, волю и благоволение Отца за лучшее, нежели жизнь (Пс.62:4); здесь выполнил он "определенный совет Божий" (Деян.2:23), совершил дело, которое Бог Ему поручил и этим прославил и возвеличил Отца (Иоан.17:4). И как Его пищей и питьем было творить волю Пославшего Его, творить ее до смерти, и смерти крестной, так пищей и питьем Отца было принятие этого послушания, этого дела. Это была Ему "благоугодная жертва", "жертва приятного благоухания". Да, Он имел в смерти Возлюбленного Своего настолько бесконечно больше блаженства, насколько Он Сам превыше нас. Если мы в состоянии постигнуть высоту и глубину, широту и долготу величия Его, то мы постигнем также, как велико было наслаждение Его в смерти Единородного. Совершенно справедливо сказал один дорогой служитель Божий (Макинтош): "Крест, представленный в прообразе жертвой всесожжения, заключал в себе элемент, который в состоянии постичь только Дух Божий. В нем скрыты такие бесконечные глубины, что ни смертный, ни Ангел не в силах постичь их. Он говорил языком, предназначенным исключительно для уха Отца и направленным прямо к Нему. Между крестом на Голгофе и престолом Божиим установилась связь, далеко превосходящая самый высший разум всей существующей твари". И хотя слово Сына: "Никто не знает Сына кроме Отца" (Матф.11:27), справедливо во всех отношениях, в этом случае оно особенно применимо. Да будет Ему слава и вечная хвала за то, что в Нем заключены сокровища, непостижимые ни для нас, ни для кого-либо другого, но составляющие вечное благоволение Отца! В этом и наше блаженство.

Но возвратимся к прообразу и остановимся несколько минут на самом жертвоприношении, или жертвовании. Принесение жертвы совершалось неодинаково при различных жертвах, что мы хотели бы заметить, и одинаковые действия не всегда имели тождественное значение, что легко увидеть, сравнивая различного рода жертвы между собою.

Прежде всего, пусть душа наша насладится созерцанием возложения на жертву руки. Предназначенное для всесожжения жертвенное животное (в этом случае оно должно было быть мужеского пола, без порока) приводилось из стада во двор и ставилось пред дверью скинии собрания, вместе с приносившим его. Затем происходило, как и при других жертвах, обычное возложение руки приносящего пред лицом Господа. Никакого исповедания греха не произносилось при этом устами жертвователя, не проливалось ни одной слезы раскаяния и сердечного сокрушения о накопившейся вине или грехе; не было заметно ни одного глубокого вздоха тоскливого ожидания: все это могло происходить при жертве за грех и жертве повинности. Нет, здесь видно было радостное лицо, черты которого выдавали жажду, радостное ожидание, потому что этот избранный, добровольный и совершенный дар был принесен сюда, "чтобы приобрести благоволение пред Господом", и в надежде на это, рука жертвовавшего покоилась на голове его жертвы. Он знал, что эта благоугодная, приятная жертва, это приятное благоухание Иеговы принесет ему благоволение Господне, сделает его самого приятным благоуханием Ему, только при одном условии: чтобы он возложил руки на голову жертвы и этим выразил свое единство с ней. Если она была без пятна и порока, если она составляла отраду Божию, то таковым был в ней и принесший ее. Какова была жертва, таковым становился впредь и он в глазах Божиих. Вся цена и все достоинство его жертвы всесожжения переходили через возложение руки пред лицом Божиим на него самого. При жертве за грех и жертве повинности он переносил свое состояние и свое преступление на жертвенное животное; здесь же, наоборот, он вменял себе достоинство своей жертвы. Авель, принесший некогда жертву всесожжения, приобрел, именно этим путем, благоволение Божие. Сказано: "Бог засвидетельствовал о дарах его" (Евр.11:4). Он никогда не свидетельствует о человеке, но всегда о даре его; каков его дар, его жертва, таков и он сам в глазах Божиих.

Итак, если руки наши покоятся на нашей жертве, благоугодной Иегове, на Иисусе Христе, то мы благоугодны Ему, как Сын Его. Насколько мы должны быть бесконечно блаженнее Израиля, приходившего к Богу с кровью тельцов и козлов или с пеплом телицы, не могшими по свидетельству Духа Божия "никогда истребить грехов" (Евр.10:4,11); насколько наша жертва всесожжения благоугоднее Господу, сравнительно с всесожжением Израиля, настолько благоугоднее Богу и мы. Он есть благоволение Отца, отрада Его, как мы только что слышали; и мы то же самое в Нем. Радостно и доверчиво покоится рука наша на Нем в то время, как мы восклицаем: "Итак нет ныне никакого осуждения тем, которые во Христе Иисусе" (Рим.8:1) и: "Кто будет обвинять избранных Божиих? Бог оправдывает их. Кто осуждает? Христос Иисус умер, но и воскрес: Он и одесную Бога, Он и ходатайствует за нас" (Рим.8:33,34). Впредь "мы имеем полноту в Нем" (Кол.2:10), "облагодатствованы Им в Возлюбленном" (Ефес.1:6) и "Христово благоухание Богу" (2Кор.2:15). Блаженное положение, достигнуть которого мы никогда не были бы в состоянии помимо этого пути. Пред Богом мы являемся тем, что мы есть, единственно и исключительно через нашу жертву всесожжения; если я не во Христе, если ты не в Нем, брат мой, что мы такое тогда? Ничего, и даже хуже того; мы, как сказал покойный Вольтерсдорф, "бездна греховного яда". Если же мы во Христе, чего нам недостает тогда? Опять-таки ничего! Вся слава, вся святость, все, что угодно Отцу, облекает нас в Нем навеки. Совершенно верно выражается это словами духовной песни:

За возложением руки на жертву всесожжения следовало заклание и рассечение ее на части. Тотчас по возложении руки жертвовавшего на его жертву, эта последняя должна была отдать жизнь свою; затем, с нее снималась кожа, она рассекалась на части, внутренности ее вымывались, чтобы в пламени жертвенного огня вознестись к небу. Какие драгоценные мысли скрываются в этом рассечении на части жертвы пред лицом Господа, предписанном именно при принесении Богу этой жертвы всесожжения. Это была жертва в благоволение Богу. Снаружи каждый мог исследовать ее красоту и совершенство, но мог ли каждый видеть внутренность ее? Никакой человеческий глаз не мог прозреть в совершенство и непорочность ее внутренней жизни, пока жертва не предавалась смерти, и тогда Господь как бы говорил: "Покажи же теперь, что именно принес ты Мне? Снаружи нет никакого недостатка; око Мое с благоволением покоится на твоей жертве; но дай Мне взглянуть на внутреннее"; и кожа снималась, и, как бы обнаженное, животное лежало пред Господом. "Видь ее прекрасен"! казалось, продолжал раздаваться голос Божий, "очам Моим угодно глубже испытать дар твой", и как бы в ответ на это, голова, грудь, ноги отделялись от жертвы пред очами Божиими; Его око обозревало все. "Хорошо, и очень хорошо, но еще глубже, еще глубже", продолжал Он: тогда вынимались тук, почки и внутренности, так что не оставалось ничего скрытого, ничего, что не видело бы око Его, что не лежало бы пред Ним, обнаженное и открытое.

Но зачем было это нам так подробно описано и сообщено? О, конечно, для того, чтоб мы узнали, как Его пламенное око исследует нашу вечную жертву всесожжения и с каким вечным благоволением взирает Господь на всю полноту телесных и духовных сил Христа, на все, полные любви, побуждения внутренней Его жизни. Мы знаем, что Иегова усмотрел в Нем Свое удовлетворение, Его взор покоится еще на Нем, и чрез Него смотрит Он и на нас. Можем ли мы себе представить, какое это благоволение?

Приблизимся, наконец, к жертвеннику. Здесь уже горел огонь, зажженный сынами Аарона еще раньше, нежели жертва была рассечена на части. Уже заранее жертвенник был окроплен кровию со всех сторон, и вот отдельные части возлагались на дрова, чтобы в медленно пожирающем пламени быть поднятыми вверх, к небу; и, раз будучи зажжены, они должны были продолжать гореть непрестанно. Так исполнялось повеление: "Всесожжение пусть остается на месте сожигания на жертвеннике всю ночь, до утра" -"Огонь на жертвеннике пусть горит, не угасает", "огонь непрестанно пусть горит на жертвеннике и не угасает" (Лев.6:9,12,13).

Блаженный Израиль, как спокойно и безопасно мог он жить вокруг этого пламени: был ли день или ночь, светло или темно вокруг них – это благоухание пред Иеговой охраняло их; даже больше: это было их ходатайством, склонявшим к ним все благоволение Божие.

Горящее всесожжение был драгоценный маяк, обеспечивавший им вечную безопасность, потому что оно непрестанно свидетельствовало о том, что они благоугодны Тому, Кто обитал среди них в святости и праведности. Но насколько бесконечно безопаснее и лучше покоимся мы теперь, когда наш покой уже не зависит больше от того, исполняют ли священники неуклонно свою обязанность, возлагая каждое утро и каждый вечер новое всесожжение пред Господом; но Он Сам вечно предстоит пред лицом Отца. Наш великий Первосвященник навек принес благоухание смерти Своей пред лицо Отца а потому теперь – время благоприятное, теперь – день спасения, теперь – лето Господне благоприятное. Да не потеряется из нашего взора это светлое пламя нашей жертвы всесожжения, освещающее свыше ночь этого мира, доколе не настанет великое утро, и мы не достигнем родины, пройдя пустыню.

Но что же скажем мы, взирая на всю эту полноту благословений, изливаемых во Христе на народ Его? Не должны ли и мы воскликнуть, как воскликнул Моисей пред концом своей жизни, в последний раз обозревши народ свой: "Блажен ты, Израиль! кто подобен тебе народ, хранимый Господом, Который есть щит, охраняющий тебя и меч славы твоей"! (Втор.33:29). О, только бы мы во всей полноте и с каждым днем все больше и больше вкушали эти благословения, чтобы нам иметь силу ходить на высоте нашего блаженного положения и отдать жизнь нашу в жертву Ему, как Он отдал Себя в жертву за нас Господу в благоухание приятное.

Аминь.